Анатолий Марченко - Звезда Тухачевского

К этому времени (это был сентябрь 1918 года) во Владивосток прибыла миссия Вологодского. Я представился Вологодскому. Затем нанес визит в чешский штаб, где познакомился с генералом Гайдой. Встреча произошла в здании бывшего порта. Я спросил Гайду, в каком положении находятся дела. Он мне ответил, что вся сибирская магистраль полностью очищена от большевиков, что есть постановление союзного командования о том, чтобы чехи не уходили из России ввиду невозможности предоставить им тоннаж и чтобы они направились на Урал, где теперь образуется чешско-русский фронт, который будет продолжать борьбу с большевиками. Я спросил Гайду, известно ли ему что-либо об омском правительстве и какого мнения о нем он придерживается. Гайда сообщил, что это правительство проделало уже большую работу по созданию армии и эта армия теперь действует совместно с чехами. Я поинтересовался, кем объединяется командование, на что Гайда посетовал, что этот вопрос пока висит в воздухе, потому что объединения русского и чешского командования не существует. Русские и чешские отряды дерутся вместе, и этот вопрос решается чисто формально: где больше чешских войск, там русские подчиняются чехам, и наоборот.

Я заметил, что это большой недостаток в борьбе, что необходимо объединенное командование. Гайда заверил меня, что этот вопрос будет в ближайшее время решен.

Гайда признался, что он обращался к Вологодскому о своем назначении на пост главнокомандующего русских и чешских сил. «Как бы вы отнеслись к этому?» — спросил он у меня. Я ответил, что для меня вопрос подчинения той или другой вооруженной силе всегда определяется практическим путем. Пока что я не знаю состава русских сил. Если чехи более организованны и в стратегическом отношении имеют большую ценность, то будет вполне естественно, что командование должно принадлежать им. Если же соотношение изменяется в сторону русских войск, то должно быть русское командование.

Честно говоря, я имел смутное представление о том, что собой представляет Директория, и потому поинтересовался об этом у Гайды. Гайда объяснил, что это образование, несомненно, абсолютно нежизненное и что он не верит в то, что Директория может объединить все русские части и силы, действующие в Сибири и на других территориях.

Тогда последовал следующий мой вопрос: «Какую власть вы считали бы в этих условиях наилучшей?» И он ответил вполне конкретно: «Только военную диктатуру».

Размышляя на эту тему, я сказал, что диктатура прежде всего предполагает армию. Для диктатуры нужно прежде всего крупное военное имя, человек, которому бы армия верила. А коль вооруженной силы нет, то как вы эту диктатуру создадите?

Гайда уклончиво ответил, что это вопрос будущего. Но диктатура — единственный выход из положения.

На том мы и расстались.

Алексеевский. Уточним некоторые вопросы из предшествующих событий. Из рассказанного вами следует, что неудачи России в войне с Японией не вызвали у вас никаких сомнений в отношении существовавшего политического строя и вы оставались по-прежнему монархистом?

Колчак. Я остался монархистом по-прежнему. Должен заявить, что при царском дворе я никогда не был. В 1912 году я видел государя и царскую фамилию на яхте «Штандарт», когда она стояла в шхерах на рейде. Туда были вызваны отряды заградителей для постановки пробных заграждений и отряд миноносцев для конвоирования этих заградителей. Я тогда командовал «Пограничником». Туда же прибыл адмирал Эссен. После окончания постановки мин я перешел на «Штандарт», имел честь быть там на завтраке. Второй раз я видел императора в Ревеле, когда он прибыл на смотр на крейсере «Россия».

Алексеевский. Ваше отношение к Февральской революции?

Колчак. Я приветствовал революцию как возможность рассчитывать на то, что она внесет энтузиазм в народные массы, как это было у меня на Черноморском флоте вначале. Я надеялся, что революция даст возможность победоносно закончить войну с Германией, ибо считал эту войну самым главным и самым важным делом, стоящим выше всего — и образа правления, и политических соображений…

Алексеевский. Теперь об омском периоде.

Колчак. Ехал я в Омск очень медленно, с большими остановками в пути. Из Владивостока в Омск добрался лишь через семнадцать дней.

Я вовсе не предполагал задерживаться в Омске, несколько дней пребывания в этом городе потребовалось мне, чтобы выяснить возможность поездки на юг.

Однако по прибытии в Омск я узнал о смерти генерала Алексеева, там же я получил известие о смерти Корнилова и о том, что главнокомандующим Добровольческой армии на юге России стал генерал Деникин. Совпало так, что в день моего прибытия в Омск на соседнем пути стоял поезд с прибывшими из Уфы членами Директории и поезд генерала Болдырева, являвшегося верховным главнокомандующим.

Меня спросили, что я намерен делать. Я ответил, что нахожусь здесь лишь проездом и хочу поехать на юг. Вологодский мне сказал: «Зачем вам ехать на юг, там у власти Деникин, там идет своя работа, а вам лучше бы остаться здесь».

На мой вопрос о том, чем же я буду заниматься в Омске, мне предложили организовать воедино морских офицеров, разбросанных по всей Сибири. Я возразил, сказав, что в Омске никакого флота нет и эту работу вполне можно осуществить и без меня. Тогда в разговор вступил генерал Болдырев: «Вы здесь нужнее, я прошу вас остаться. Я намерен использовать вас для более широкой задачи, но об этом я вам сообщу позже».

Политическая обстановка в Омске была крайне напряженная. Шли разговоры о том, что Директория — это повторение того же самого Керенского, что Авксентьев, глава Директории, — тот же Керенский. Началась подспудная борьба Сибирского правительства с Директорией. Сама Директория разделилась на две группы: Авксентьев и Зензинов — одна группа, вторая — Вологодский и Виноградов, а посередине — генерал Болдырев.

Я осуществил поездку в Екатеринбург, где снова встречался с Гайдой, затем выехал в Челябинск вместе с полковником Уордом…

Когда я вернулся в Омск, ко мне явились многие офицеры и представители казачества, которые утверждали, что жить Директории осталось не долго и что необходимо создание единой власти. Когда я спрашивал о форме этой единой власти и о том, кого они предполагают выдвинуть для осуществления этой единой власти, мне отвечали прямо: «Это должны сделать вы».

Я отвечал им так: «Я не могу взять на себя эту обязанность просто потому, что у меня в руках нет армии. А то, о чем вы говорите, может быть основано только на воле и желании армии, которая бы поддержала то лицо, которое хотело бы стать во главе ее и принять на себя верховную власть и верховное командование. У меня армии нет, я человек приезжий, я не считаю для себя возможным принимать участие в таком предприятии, которое не имеет под собой почвы».