Анатолий Марченко - Звезда Тухачевского

— Я согласен, генерал, — ответил Уорд. — Пошлите адмиралу двадцать пять своих солдат, я пошлю ровно столько же.

Однако у Жанена в наличии в тот момент оказалось под рукой всего девять солдат. Решили, что конвой будет сокращен до двух десятков. Торг прекратился.

Когда же поезд был готов к отправлению, на вокзале так и не появилось ни единого французского солдата, и Колчак уехал с одной английской охраной.

— Это достойно кисти вашего великого сатирика Салтыкова-Щедрина, — оценил происшедшее Уорд, когда они остались с Колчаком один на один.

Уорд и Колчак, вспоминая этот эпизод, дружно смеялись. К тому же Уорд был очень доволен тем, что ему удалось выказать себя знатоком классической русской литературы.

В Екатеринбурге прибывших ожидал почетный караул. Красивые девушки в русских национальных нарядах преподнесли Уорду хлеб-соль на изящном деревянном блюде, на котором был изображен древний монастырь.

Автомобили со знатными гостями, фыркая клубами вонючего дыма, медленно проехали мимо мрачного Ипатьевского дома, в котором еще недавно был заключен Николай Второй со своей семьей. Колчак, глядя в мертвые заколоченные окна, внутренне содрогнулся. Кто мог подумать, что так бездарно завершит свою власть династия некогда всесильных Романовых? Местом церемонии был избран квадратный сквер, с одной стороны которого установили деревянное возвышение с трибуной. Здесь Уорду и его спутникам отвели почетные места.

Оркестр исполнил британский национальный гимн, чехи взяли на караул, после чего к церемонии присоединились генерал Гайда и его штаб со знаменами. Так был отмечен «День рождения новой чехословацкой нации».

Затем вся уордовская команда поездом отправилась на кунгурский участок фронта. Уорд с ужасом и восторгом смотрел на простиравшиеся вокруг гигантские массивы лесов, утопавших в снегах, на крутые льдистые склоны гор. Он с трудом воспринимал объемность российских просторов, казалось, поезд так и потеряется среди дремучей тайги.

Около одиннадцати утра наконец прибыли в главную квартиру армии, которой командовал генерал Голицын. Трескучий мороз обжигал щеки, хватал за уши, норовил превратить в ледышки носы высокопоставленных вояк. Уорда страшно удивило, что русские не придумали ничего более несуразного, как накрыть завтрак на открытом воздухе, под могучими елями, придавленными толстыми шапками искрящегося на солнце снега. Стол, на котором стояли бутылки со спиртом и закуски, оказался восьмиколесным американским трактором.

Едва были произнесены тосты и выпит холодный, будто налитый из ледяной проруби спирт, справа и слева рванули снаряды.

— Однако! — едва ли не с восхищением воскликнул долговязый Голицын, щеголявший в фетровых валенках. — Быстро же нас красные засекли! Учуяли союзничков! Им, видимо, тоже хочется выпить и закусить. Вот от зависти и бабахнули!

Шутка была воспринята с осторожным оптимизмом, и организаторы встречи сочли за благо покинуть опасное место и перебазироваться на другую позицию. Был взят с собой духовой оркестр.

— Оркестр-то зачем? — осведомился Колчак у Голицына.

— А как же! — весело ответствовал генерал (он «опробовал» спирт еще до прибытия гостей). — Надо дать возможность как друзьям, так и врагам насладиться британской музыкой! А красные пусть слушают и убедятся наконец, что помощь союзников — это не миф, а реальность!

Прибыв на место, оркестр расположился в укрытии, коим служила железнодорожная выемка. Оркестр грянул бравые марши, офицеры снова опрокинули по единой. И тут так бабахнуло, что с деревьев обрушился снег. Снаряды рвались у опушки леса.

— Это показывает крайний недостаток культуры у большевистских офицеров, — важно заявил чопорный Уорд. — Они даже не умеют оценить хорошей музыки!

От артобстрела тем не менее пришлось укрыться в землянке с солидным бревенчатым накатом, и там, склонившись над оперативной картой, Уорд предался черному юмору.

— Итак, мы решаем наступать на Пермь, — торжественно произнес он. — А из Перми мы смогли бы двинуться прямо на соединение с войсками английского генерала Пуля, который слишком комфортно устроился на своих зимних квартирах где-то около Архангельска. К тому же адмирал Колчак получил бы в свое распоряжение море. Правда, не столь любимое им Черное, а Белое, но все-таки море.

Колчак не воспринял шутки: он не терпел пустых фраз, пожирающих время, которое можно было бы употребить с гораздо большей пользой.

От Голицына поехали к Пепеляеву — молодому тридцатилетнему генералу, выглядевшему, однако, из-за чрезмерной полноты старше своих лет. Генерал был облачен в грязный, заношенный мундир. Он как-то странно ухмылялся, как это делают люди, которые себе на уме, и на вопросы отвечал короткими, отрывистыми фразами.

Когда Уорд спросил, хорошо ли вооружены его войска, Пепеляев посмотрел на англичанина как на сумасшедшего.

— Половина моих солдат ждет винтовок от убитых сослуживцев.

У Пепеляева был такой вид, будто он собирался выхватить револьвер, чтобы тут же, на месте, уложить вопрошавшего его Уорда, дабы он, мертвый, не смог бы уже задавать такие идиотские вопросы. Уорд мысленно поблагодарил Всевышнего, когда они распрощались с Пепеляевым.

Уорд и его спутники поспешили в обратный путь. С минуты на минуту должен был прибыть поезд Болдырева. Это произошло ровно в полдень. Стало чуть теплее, но усилился ветер.

Уорд и Колчак успели проголодаться, так как мерзлые бутерброды, да еще под музыку артиллерийского обстрела красных, не могли вызвать должного аппетита. Но у Болдырева ничего не было приготовлено, и Уорд с неудовольствием подумал о том, что по знакомому уже ему русскому обычаю никогда не начинают готовить еду раньше, чем гость захочет поесть.

«Государство мертво, — с тоской и брезгливостью подумал Уорд. — России не существует. И без нас, англичан, она никогда не воскреснет».

С Болдыревым у Колчака был долгий разговор. От главковерха адмирал вышел чернее тучи.

В Омск прибыли вечером. Уорд распрощался с Колчаком. Адмирал немногословно, но тепло поблагодарил англичанина за помощь, охрану и защиту.

Прибыв в свои апартаменты, Уорд немедля завалился спать. Но еще на рассвете его разбудил адъютант полковник Франк. Он пребывал в страшном нервном возбуждении. Оказывается, Франк только что вернулся из главной квартиры русских.

— Что случилось? — Волнение Франка передалось и Уорду.

— По-видимому, Россия обречена на вечную смуту, — философски изрек Франк.

— Вы, вероятно, только что пришли к такому выводу, — удивился Уорд. — Что касается меня, то я знал это еще до выезда из Лондона.

— Я принес страшную весть, — все еще не в силах успокоиться, быстро заговорил Франк. — В эту ночь несколько негодяев арестовали членов Директории.