Алексей Шишов - Четырех царей слуга

В Москву прибыло посольство из Речи Посполитой. Король польский Ян Собеский вознамерился заключить с Россией вечный мир с условием возвращения ему города Киева и заключения военного союза против Блистательной Порты и Крымского ханства. В Боярской думе сразу призадумались.

Варшавские послы говорили ласково: мол, поганые турки продолжают мучить христиан и не должно потому быть с ними мира. Как и с разбойными крымцами. Бояре кивали головами, понимая, что Польше сейчас приходится туго — она в союзе с императором Священной Римской империи едва-едва отбивалась от турок. В Москве знали и то, что свейский король не раз уже грозил оказаться со своей армией вновь на польских землях. Воевать же на два фронта Речь Посполитая просто не могла, даже не считая частых возмущений украинского реестрового казачества.

Как ни хитрили коронные послы перед московским боярством, те быстро разобрались в целях такого дипломатического визита. В Варшаве задумали русскими войсками охранять степи Украйны от полчищ турецкого султана и набегов крымского хана. То есть защитить себя с юга чужой вооружённой рукой.

Ситуация для решения киевского вопроса, как поняли в Боярской думе, была как нельзя подходящей. «Царственные большие печати и государственных посольских дел сберегатель» князь Василий Васильевич Голицын потребовал от послов короля Яна Собеского вернуть Русскому царству древний Киев:

— Верните нам исконную царскую вотчину Киев с городами, тогда на будущий год пошлём войско на Крым воевать хана.

Польские послы сразу заспорили, поскольку о том в Варшаве и слышать не хотели от короля до самого обедневшего шляхтича, отдавшего за долги даже отцовскую саблю:

— Нам лучше всё потерять, чем отдать Киев. Это воеводство испокон веков принадлежит польской короне...

Споры послов с боярами о Киеве продолжались немало дней — три с половиной месяца. Московские бояре не спешили, стоя на своём и прочтя коронным послам едва ли не все древнерусские летописи с начала крещения Руси. Тем крыть было нечем:

— Киев был стольным градом земли Русской ещё в древности, при князе Святославе и князе Владимире Мономахе. И после Батыева нашествия он оставался русским. А поляки жили за Западным Бугом, по Висле, а не по Днепру...

Успешно для Боярской думы завершить трудные переговоры помогли не кто иные, как турки. Они нанесли армии короля-полководца Яна Собеского сильное поражение в Бессарабии, и тот в большой горести подписал вечный мир с Москвой и возвращение ей «Киева с городками». Так Варшава заполучила себе сильного союзника.

Дипломатическая удача оказалась исторически велика. Земля Русская, по вере православная, продолжала собираться в едину горсть. Но, с другой стороны, деваться было теперь некуда и приходилось собирать войска и идти воевать крымского хана.

О предстоящем походе было объявлено в сентябре 1686 года. Всем «ратным людям» приказывалось готовиться и ждать высочайшего указа о выступлении на сборные пункты. В октябре состоялось назначение воевод в полки. Главнокомандующим стал князь Василий Васильевич Голицын с громким титулом «Большого полка дворового воеводы, царственные большие и государственных великих сберегателя и наместника Новгородского». В «товарищах» у него оказались воеводы А. С. Шеин, князь В. Д. Долгоруков и окольничий Л. Р. Неплюев. Получил приказание выступить в поход и генерал-майор Патрик Гордон.

Русская армия состояла из Большого полка и четырёх разрядных: Севского, Низового (Казанского), Новгородского и Рязанского. Согласно разрядной записи, в Крымский поход должно было отправиться 112 902 ратника. Но гладко было, как говорится, только на бумаге: «ратные люди» собирались очень медленно, много оказалось «нетчиков» — не явившихся на царскую службу.

Поместное дворянское ополчение собиралось всю зиму. Большой царский воевода князь Василий Васильевич Голицын вытаскивал военнообязанных помещиков с их «боевыми холопами» из деревенской глуши самыми грозными указами. В противном случае им грозила опала и разорение, то есть лишение земли и кабальных крестьян. Помещики, снаряжаясь в поход, глухо ворчали даже на смотрах:

— Эко взбрело в голове на Москве воевать Крым. Слава богу, у нас с ханом теперь вечный мир...

— Дань татарскому хану платим необидную. Так, для виду, и только. Чего же зазря служилое дворянство беспокоить.

— Какой год уже из Крыма набега нет. А раньше-то чуть ли не ежегодно до Оки доходили...

— Хитрый какой на Москве стал Ванька Голицын. Себе честь воеводскую добудет, а мы воронье собой в степи кормить будем...

— Зачем нам Крым? Разве наши деды и отцы туда с мечом хаживали? Зачем идём в поход, дворяне?..

Масла в огонь подлили стольники Борис Долгорукий и Юрий Щербатый. Сговорившись, они не только опоздали с прибытием в полки, но явились в них со своими даточными с земли ратниками, одетые во всё чёрное и на вороных конях. В полках поместного войска сразу заговорили о худом предзнаменовании:

— Быть большой беде. Примета эта чёрная — знать, не вернуться многим из крымского похода...

Князь-воевода Василий Васильевич Голицын, озлившись на таких «озорников», написал письмо царевне, которое было передано ей через начальника Стрелецкого приказа Фёдора Леонтьевича Шакловитого, оставшегося за него в Первопрестольной:

«Умилосердись, добейся против обидчиков моих указа, чтоб их за это воровство разорить, в старцы (то есть в монахи) сослать навечно, деревни их неимущим раздать, — учинить бы им строгости такой образец, чтоб все задрожали».

Но самодержавная правительница Софья Алексеевна на такие строгости не пошла. Хотя по-умному дала знать всем «нетчикам», что с ними могут поступить как с «погаными». Стольникам Борису Долгорукому и Юрию Щербатому пришлось просить милостивого прощения перед князем-воеводой со слезами:

— Князь ты наш, воевода. Прости, ради Христа, нас, неразумных. Смолоду, спьяну охальниками стали.

— Простить — прощу. Но честь свою вам придётся возвращать перед Перекопом. Чтоб роду Долгоруких и Щербатых там позору не было, чтоб от врага не бегали.

— Перед Господом Богом клянёмся, что биться с татарами будем так, чтоб сраму не иметь ни детям нашим, ни внукам.

— То-то, охальники. Озорничать перед государевым указом — себя чести и живота лишать. Идите в полки. Прощение вам мною дано...

Численность московской рати так и осталась на бумаге Разрядного приказа. Пётр Иванович в «Дневнике» называет совсем иную цифру: 40 тысяч конницы и 20 тысяч пехоты, не считая казачьих полков, которые присоединились к главным силам позднее. Однако даже такое число московской рати выглядело по тому времени впечатляюще. Даже для Варшавы, Стамбула и Бахчисарая.