Алексей Шишов - Четырех царей слуга

Показательный кавалерийский бой близ слободы Лукьянова Пустынь надолго запомнился Петру I. Он и в последующие годы не раз напоминал полковникам поместных дворян и драгун:

— Послать бы тебя, полковник, под Лукьянову Пустынь. Была бы она тебе той наукой, которой тебе сегодня недостаёт, мой любезный...

Не менее трудно давались генералу и царские застолья. Записи гордоновского «Дневника» начала 1690 года рассказывают об одном из них так. 19 января Гордон около 11 часов прибыл в царский дворец и оттуда сопровождал Петра I в подмосковное имение боярина Петра Васильевича Шереметева. Там они были угощены превосходнейшим обедом, после которого отправились в одну из летних царских резиденций, сожгли несколько фейерверков, возвратились опять к боярину Шереметеву, где их вновь великолепно угостили, и затем уже отбыли в Москву.

Эта поездка к боярину Петру Васильевичу Шереметеву в составе царской свиты оказалась для Гордона удачной и выгодной во всех отношениях. Итогом её стало государево разрешение служилому иноземцу выписать из-за границы беспошлинно вина и другие «предметы».

Можно только представить лица российских таможенников, когда на английском корабле из туманной Британии в Архангелгород пришло купеческое судно, груженное винами всех известных и неизвестных в Москве названий и иных товаров. Велико же было удивление встречающих собирателей государственной пошлины со всех иноземных грузов, когда им было сказано, что товары генерала Петра Ивановича Гордона налогооблажению не подлежат. И был показан царский указ за красной сургучной печатью.

Гордон пишет в «Дневнике» 20 января, что от «дебоша», то есть от умопомрачительной попойки предыдущей ночи, вынужден был лежать в постели весь день до вечера совершенно разбитым. Царь довольно часто, узнав о подобной болезненности генерала-иностранца, присылал к нему личного лекаря, который помогал Гордону «протрезветь» и явиться вечером к государю на новое застолье.

— Ты здоров, ваша милость. А лекарь сказывал, что ты в постели совсем разбитый лежишь со вчерашнего вечера.

— Ваше величество! Я совсем здоров и имею честь вновь состоять в вашей царской свите.

— Отменно сказано, мой генерал. Я сейчас же прикажу налить нам по кубку малагского, и мы всё выпьем за здоровье моего любимого Петра Ивановича Гордона.

— Премного благодарен, ваше царское величество...

В феврале 1690 года родился наследник Петра I царевич Алексей. Появление на свет престолонаследника было отмечено в Москве грандиозным празднеством, которое проходило в Кремле. После торжественной литургии сразу в трёх соборах — Успенском, Архангельском и Благовещенском — царь Пётр в Передней палате угощал думных и ближних людей «кубками фряжских питей», а московское дворянство, стрелецких полковников, дьяков и гостей (богатых купцов) — водкой.

Явились по такому случаю в Кремль и «лучшие люди» Немецкой слободы. Семнадцатилетний государь-отец поднёс пришедшему поздравить его генералу Петру Ивановичу Гордону кубок водки:

— Ваша милость, Пётр Иванович! Теперь у меня есть наследник. Теперь не будет смуты и распрей из-за престолонаследия на Москве.

— Да, ваше величество, второй царевны Софьи уже не будет...

На обед в Грановитой палате по случаю рождения царевича Алексея были приглашены все именитые люди российского государства и всего один-единственный иностранец — генерал Патрик Гордон. Появление за праздничным столом шотландца-католика произвело на собравшихся самое разное впечатление. Но больше всего негативное.

Против столь неслыханного государева поступка — приглашения иноземца-«еретика» — яростно выступил патриарх Иоаким и другие церковные иерархи. Они назвали это «порушением» дедовских обычаев Рюриковичей и Романовых. Самодержцу Петру Алексеевичу пришлось без лишних слов уступить. С Русской Православной Церквью ему тяжбу заводить ох как не хотелось.

Петру I, отказав своему любимцу, пришлось специально устроить затем для него званый обед в своей загородной резиденции, в подмосковной вотчине ближнего боярина Льва Кирилловича Нарышкина — селении Фили, ныне одном из районов разросшейся до громадных размеров стольной Москвы. Этот случай только возвысил полкового генерала в царском окружении, поскольку лишний раз засвидетельствовал отношение монарха к шотландцу.

Спустя несколько месяцев, после смерти патриарха Иоакима, Патрик Гордон стал беспрепятственно приглашаться за царский стол, равно как и другие иностранцы, входившие в окружение государя. Дружба самодержца и генерала-иноземца крепла. Теперь у них появилась первейшая совместная забота — создание регулярной русской армии.

Гордон, как свидетельствует его «Дневник», учения полка постоянно стремился делать показательными. Надо отдать должное полковому командиру — бутырцы выучкой блистали. Но были и оплошности. Однажды на Пресне при большом стечении московского люда и в присутствии Петра производилась артиллерийская стрельба по мишеням. Всего палили из пятидесяти орудий разных калибров. Из каждого ствола было сделано по одному выстрелу чугунным ядром.

Пётр Иванович Гордон с огорчением, но чистосердечно оставил о той показательной стрельбе бутырцев грустную дневниковую запись, на которую решился бы не всякий мемуарист:

«...Из них три попали хорошо, четыре довольно хорошо, четыре посредственно, а прочие промахнулись».

Царь-батюшка был немало удивлён такой плачевной пушечной пальбе. Тем более что мишени из стволов деревьев далеко не ставились. Сгоряча Пётр Алексеевич высказал генералу слова обидные:

— Что это, ваша милость, за пальба? Только семь брёвен на землю повалено, а остальные как стояли, так и стоят перед нами.

— Ваше величество, пушкари оплошали — пороха в стволы заложили изрядно, арифметики не знают.

— Как не знают? А за что тогда иноземцы, бомбардирские поручики да капитаны, деньги из казны получают? Им ли не знать пушкарской арифметики?

— Мой государь, завтра на Пресне проведу новые стрельбы из этих лее пушек. Но по два выстрела на ствол. Первый будет пристрелочный. Поверьте мне — результат будет намного лучше.

— Хорошо придумано. Когда новую пальбу бомбардирскую покажешь?

— Через три дня буду готов, ваше величество. Подучу ещё раз своих пушкарей.

— Три дня, Пётр Иванович, я тебе не дам. Мне время дорого сейчас. Завтра посмотрим твою пальбу ещё раз...

Патрик Гордон расстарался, наставляя бомбардиров. На следующее утро пушечная пальба на Пресне оказалась удачной. Двумя выстрелами орудийные расчёты поразили большинство мишеней. Некоторые сосновые стволы ядрами разбивались в щепки. На радостях царь приказал: