Софья Бородицкая - Две невесты Петра II

Князя Г. Ю. Долгорукова императрица Елизавета вернула из ссылки и произвела в генерал-майоры.

Несчастный Столетов, сосланный в Нерчинск, как-то там в пьяном виде проговорился об каком-то своём разговоре в Петербурге со своим деверем, мундшенком двора, Сергеем Нестеровым, гофмейстером Елагиным и князем Михаилом Белосельским. Этого было достаточно, чтобы Столетова вернули в Петербург, где он был передан тайной канцелярии, подвергнут страшной пытке и обезглавлен.

Сестру его, тоже Нестерову, наказывали кнутом нещадно и сослали с мужем в Оренбург. Елагин тоже посажен в тюрьму; Белосельский сослан в Оренбург. Елагин и Белосельский были возвращены из ссылки лишь Елизаветой Петровной.

Один из пострадавших был ещё князь Александр Андреевич Черкасский. В 1734 г. он был смоленским губернатором; пост, замещаемый в то время с большим выбором, так как, ввиду близости Смоленска к польской границе и постоянных сношений с ближайшими польскими провинциями, на губернаторе лежала не только административная, но и политическая ответственность. Такой большой барин, как Черкасский, независимый и очень богатый (у него было более 40 000 душ), не мог, разумеется, не тяготиться игом деспотизма, не мог не сравнивать своего положения с независимым положением польских магнатов и не чувствовать себя возмущённым и оскорблённым беззакониями бироновского режима. С другой стороны, его огромное состояние было слишком соблазнительно для придворных, умышленно вызывавших ссылки и конфискации, в надежде извлечь из них личную выгоду. В царствование Анны Иоанновны правительство проявляло невероятную жестокость при взимании недоимок с народа. Черкасский как губернатор должен был поступать, как того требовал общий режим, и делал это с явным отвращением. Он имел неосторожность говорить откровенно о дурном влиянии окружавших на императрицу, и раз сказал, что было бы, пожалуй, лучше, если бы в своё время выбрали маленького принца Голштинского и назначили регентшей цесаревну Елизавету. Этого было совершенно достаточно, чтобы Черкасский был обвинён в учинении заговора с целью возвести на престол принца Голштинского. При обыске у него нашли письма, полученные им из Польши от друзей; в этой переписке, чисто личной, интимного характера, откровенно обсуждалось печальное состояние России, говорилось об ужасе положения независимых и порядочных людей, вынужденных терпеть обиды и оскорбления от такого негодяя, как Бирон; Бирона в этих письмах не щадили. Несчастного Черкасского пытали в тайной канцелярии, конфисковали все его состояние и самого сослали в Сибирь. По восшествии на престол императрицы Елизаветы Петровны он был возвращён, произведён в генерал-поручики, назначен гофмаршалом, пожалован орденом Св. Александра Невского. Это были жалкие награды для человека его положения после перенесённых им потерь. Из состояния его ему вернули очень немногое: только те поместья, которые ещё не были подарены другим; за невозвращённые он получил самую ничтожную плату. Лишнее доказательство, что заговора не существовало: в противном случае награды были бы иные. Он умер в 1749 г. Князя Александра Андреевича Черкасского не следует смешивать с князем Александром Михайловичем Черкасским, способствовал восстановлению самодержавия в 1730 г. и впоследствии при Анне Иоанновне был кабинет-министром (см. ниже VIII глава). Оба они принадлежали к различным ветвям рода Черкасских.

Ушаков и князь Юсупов были назначены, чтобы произвести обыску Долгоруковых.

Дмитрий родился позже, уже после того, как князя Ивана разлучили с семьёй и увезли на казнь в Новгород.

Сплетня, не обоснованная ни одним сколько-нибудь достоверным свидетельством, и выросшая, по всем вероятиям, на том факте, что когда доносчик Тишин оскорбил княжну, имевшую несчастье понравиться ему, своими объяснениями, она пожаловалась князю Ивану, с которым был близок поручик Овцын. Овцын побил Тишина. Для последнего этого было достаточно, чтобы увидеть в Овцыне счастливого соперника. Овцын был очень образованный по своему времени человек. Разжалованный за дружбу с Долгоруковым в матросы, он участвовал в экспедиции Беринга, в 1741 г. Получил снова офицерский чин; в 1757 г. он уже командовал судами на Балтийском море. Ему принадлежит подробное описание Обской губы и Енисейского залива.

Фамилия его действительно была Ушаков.

По приговору суда князь Иван был не четвертован, а колесован; его братья Александр и Николай во время новгородских ужасов находились в Вологде.

Этот рассказ князя Долгорукова о судьбе бывшей невесты Петра II долгое время пользовался большой распространённостью. Новейшее исследование, принадлежащее перу проф. Д. А. Корсакова, меняет многое в привычной версии. Пользуясь документами Государственного Архива, а также местными томскими и иркутскими консисторскими и монастырскими архивами, Д. А. Корсаков установил, что сестры князя Ивана были разосланы по сибирским монастырям: Екатерина (государыня-невеста), м. б. после очень недолгого пребывания в Горицком монастыре, — в томский Рождественский, Елена — в томский Успенский, Анна — в верхотурский Покровский. Указ тобольской архиерейской канцелярии от 9 ноября 1740 г. был получен в Томске 21 декабря того же года, — говорит проф. Корсаков, — а на другой день совершено было иеромонахом Моисеем пострижение в монахини томского Рождественского монастыря «разрушенной невесты», «девки Катерины, Долгоруковой дочери», как она названа была в указе тобольской архиерейской канцелярии. Пострижение происходило в присутствии караульного обер-офицера, доставившего её из Тобольска; княжна Екатерина, по обычаю всех насильственно постригаемых в монашество в XVII и XVIII вв., не произнесла ни одного монашеского обета, храня упорное молчание на вопросы, предлагаемые ей иеромонахом. Рождественский монастырь был крайне беден, не имея никаких вкладов и земельных владений и не получая ничего от казны на своё содержание: монахини питались мирским подаянием, и так как княжна Екатерина ничего не получала от казны на своё содержание, то пропитывалась тем же способом. Предания о княжне Екатерине Долгоруковой, доселе живущие среди томских обывателей, рассказывают следующее: содержалась она в монашеской келье под строгим караулом, не покидавшим её ни днём, ни ночью; она получала позволение лишь иногда, для развлечения, подняться на монастырскую колокольню, с высоты которой был виден весь город Томск. Сохранился также рассказ о том, как княжна Екатерина решительно отказалась отдать присланному к ней нарочному своё обручальное кольцо, делавшее её обручённой невестой императора Петра II. «Только тогда вы можете воспользоваться этой моей святыней, когда согласитесь отрезать мой палец или отрубить мою руку», — сказала она посланному.