Валентин Азерников - Долгорукова

— Рад бы выкинуть, — уныло сказал Александр, — да ведь застрял в голове как шип.

Только Катя с её женским чутьём могла прозреть, когда Александр поведал ей про крест на жёлтой столовой и про все предположения об его потаённом смысле, Катя переполошилась:

— Злодеи что-то задумали! — воскликнула она. — Моё величество, вы должны перенести столовую в другое помещение. Слава Богу, во дворце их хватает.

— Нет, Катенька, это ломает весь привычный распорядок. Я склонен думать, что брат Костя прав: это провокативный выпад террористов, желающих нас запугать.

Катя замахала руками.

— Я убеждена: в этом кресте заключён тайный злодейский умысел. Во что бы то ни стало следует перенести трапезование в другое место. В конце концов я требую!

Александр засмеялся. Катя в один прыжок подскочила к нему и повисла на шее. Это был испытанный приём, действующий, как правило, безотказно.

— Ну я прошу, умоляю, брошусь на колени, ради всего святого...

Губы её в промежутках меж мольбами искали его губ, их зажигательность была неотразима. И всё закончилось так, как заканчивалось обычно — на ложе любви.

Остыв, он спросил её:

— Ну, каковы твои и мои тайные доброжелатели? Подали они знак?

Вместо ответа она протянула ему листок голубой бумаги.

«...Я имел честь сообщить высокому собранию милостивое слово Его Величества. Оно было воспринято с восторгом. В знак полного и всеобъемлющего покорства высочайшей воле... чёрные фигуры склонились в низком поклоне с пением гимна «Боже, Царя храни». После этого было приступлено к обсуждению планов действий.

Соблюдая ритуал, лигеры под водительством главных особ, друг за другом в обусловленном порядке проследовали в Особый тайный кабинет. Двери за ними затворились. В кабинете, где вдоль стен висели геральдические знаки, принимались самые важные решения... Всё, что там было решено, имеет силу закона... Скорей Нева потечёт вспять, в Ладогу, нежели не будут исполнены принятые здесь решения.

Вот, мадам, описание наших ритуалов, в коих есть нечто от тайных масонских собраний, но именно это свидетельствует о благородстве и неотменимости наших намерений...»

Он читал, шевеля губами. Наконец, оторвавшись, положил бумагу на столик у изголовья. Губы его сложились в саркастическую усмешку.

— Что бы ты ни говорила, моя несравненная Катя, но это всего лишь игра взрослых, изнемогших от безделья людей в тайны и заговоры. От масонов тоже не было проку. Не будет проку и от наших доброжелателей, скрывавшихся за четырьмя буквами — ТАСЛ.

— А я верю и надеюсь, что их усилия смогут оборонить моего государя от злодейских покушений.

— Дай Бог, дай Бог, я готов им всемерно покровительствовать, хотя покровительствовать людям, скрывающим свои имена и вообще неведомых, как ты понимаешь, трудно, даже невозможно.

— Им достаточно доброго слова вашего величества.

— За добрым словом дело не станет.

Проходили дни за днями в привычных занятиях, и таинственный крест на жёлтой столовой мало-помалу выветривался из памяти. Бог с ним, с крестом, а обычный распорядок завтраков, ужинов и обедов неотменим. Непременно в кругу семьи. Законной, разумеется.

Время от времени государь наведывался к супруге. Она уже не вставала. Болезнь вытянула из неё все соки. В этой высохшей сморщенной старухе Александр с трудом узнавал ту, которая так восхищала его красотой, изяществом, свежестью всего облика.

Отдать родственный долг умирающей приехал её брат принц Александр Гессенский и его сын, тоже Александр Баттенбергский, принц Болгарии.

В окружении Александров присутствовали и наследник цесаревич, и брат царя Константин Николаевич, государь беседовал с гостями в своём кабинете, готовясь перейти в жёлтую столовую, где завершались последние приготовления к трапезе.

— Мари с трудом узнала меня, — принц выглядел расстроенным. — Бедная, она обречена.

— Врачи настаивали на продлении её лечения в Канне, — сказал Александр, — но она настояла на возвращении. Она сказала мне: «Я хочу умереть дома, среди своих детей». У неё уже нет иллюзий...

— Иллюзии? А у кого они есть? Скорей аллюзии, — невесело пошутил Константин Николаевич.

— Нет, Костя. Вера всё-таки нужна, какова она бы ни была. И я склонен не расстава...

Страшный грохот прервал его слова. Задрожали стены, содрогнулась мебель, погасло освещение...

— Я прошу оставаться на своих местах. Сейчас слуги внесут лампы, — проговорил Александр прерывистым голосом. — Я пойду выясню, что случилось.

— Я с тобой, брат, — предложил Константин Николаевич. — Дай Бог, продолжения не будет.

По коридору, натыкаясь на стены, брели перепуганные камердинеры.

— Эй, кто тут есть, — гаркнул Александр. — Немедленно зажгите лампы и внесите их в мой кабинет.

Голос самого императора, властный и уверенный, внёс успокоение. Скоро то тут, то там затеплились огоньки свечей и ламп, высвечивая причудливые тени.

Навстречу Александру бежала насмерть перепуганная Катя с детишками.

— Слава Богу, вы живы, живы! — воскликнула она и зашаталась. Александр поддержал её.

— Ступайте к себе, Катерина Михайловна. Я должен выяснить, что стряслось.

Как всегда в минуту опасности, Александр был собран и не терял хладнокровия. Снизу глухо доносились крики, стоны, проклятия. Там произошла трагедия, там находился источник взрыва.

С лампой в руке к Александру и Константину, остановившимся возле розовой комнаты и вслушивавшимся к тому, что творилось внизу, спешил полковник Одинцов, начальник дворцового караула.

—Ваше императорское величество, в подвальной комнате столяров взорвалась мина, — доложил он прерывающимся голосом. — В караульной наверху убиты находившиеся там солдаты. Раненым оказывается первая помощь.

— Сколько убитых и сколько раненых?

— Пока не могу точно сказать. Через некоторое время будет сделан окончательный подсчёт.

— Вызвать всех медикусов придворного ведомства, мобилизовать дворцовых служителей, полковой персонал... — и обратился к Константину Николаевичу, глухо молвил: — Достали и здесь, проклятье.

— Беспечность, разгильдяйство, а может, и измена, — отозвался тот.

Через четверть часа возле кабинета императора топтались придворные — обер-церемониймейстер, дежурный генерал-адъютант, обер-шталмейстер и другие. Они переговаривались шёпотом и ждали распоряжений. Слух о взрыве в подвале Зимнего дворца, о многочисленных жертвах распространялся с непривычной быстротой. Батальон Преображенского полка оцепил дворец, у всех входов стояли усиленные патрули.

К испуганным придворным вышел генерал-адъютант Рылеев и объявил:

— Господа, его величество повелел через меня передать вам, что в настоящее время не испытывает в вас нужды. Если понадобитесь, получите извещение.