Олег Фурсин - Барнаша

Оба героя, от которых ведет свой род Александр, в левом верхнем углу камеи. Щит Ахилла, плащ Геракла сверкают черным на белом. Багровые капли крови падают вниз, туда, откуда смотрят глаза жителей покорённой Ойкумены.

В непокорном Тире Александр казнил три тысячи пленных, две тысячи распял и тридцать тысяч продал в рабство. Такая же участь постигла город Гиза. Куда там Ахиллу или Гераклу!

Художник, что высекал первую, Александрову камею, был из бранхид [44] Бранхиды — древний жреческий род, правил знаменитым святилищем Аполлона в Дидимах, близ города Милета в Малой Азии. В начале 5 века до н. э. персы разграбили малоазиатские греческие города, но бранхиды предпочли почетной гибели в развалинах святилища предательство — они отдали сокровища бога в руки завоевателей и бежали с персами, избегая наказания за святотатство. Переселенные в Среднюю Азию, они основали новое святилище и город. . Потомок тех греков, что ушли с персидскими завоевателями из Передней Азии. Однажды он уж выжил в бойне, которую устроил Александр. Греки, обрадованные приходом македонской армии, вышли приветствовать царя с зелёными ветвями. Их ли была вина в том, что они — художники, скульпторы, строители, — были изуродованы по приказу сатрапа [45] Сатрапы — в древнем Иране — высшие сановники, преимущественно наместники областей (сатрапий). ? Так отметил их таланты Дарий, чтобы показать свою власть над телами и жизнями рабов. А Александр, разгневанный их жалким внешним видом, Александр отдал приказ… и их стали убивать, разить мечами и стрелами…

Выживший художник был из бранхид, и потому одолеваем двойной ненавистью к царю. Но тот, кто заказал ему рисунок, требовал точного исполнения своего замысла. Ничего лишнего, обусловленного ненавистью и местью. Македонец помнил то, о чём тайно говорил ему учитель-индиец. Враг — в центре мироздания. Его жена, дети. Его женщины.

Над ним — его родители. Учителя, если они были вехой в становлении. Далёкие предки, чьим духам он поклонялся. Все те, кого он почитал началом себе. Именно потому Аристотель не был изображен на камее. Что толку в том, что он учил Александра? Немногому же он его научил, тринадцатилетний подросток оказался не по зубам великому философу. Александр бредил Ахиллом, и даже в походах возил «Илиаду» Гомера, кладя ночью у изголовья вместе с мечом…

Тройственная камея. Предки врага и его духовные наставники. Враг и его женщина, дети, когда они есть. И в самом низу — взывающие к отмщению. Кажется, македонец не забыл ничего.

Почему Клит держал камею у себя так долго? Быть может, воспоминания о дружбе с Александром, о его отце, Филиппе, которого Клит так хорошо знал, будили в нём жалость? Как бы ни был велик гнев против Александра, трудно было поднять руку на друга детства, ставшего богоподобным властителем Азии? Или, напротив, Клит наслаждался игрой с судьбой, держа в руках оружие против тирана? Каким Александр, несомненно, стал в глазах ветеранов своей армии. Он носил персидскую одежду, что вызывало немало затаённого веселья и косых взглядов македонцев. Он устраивал пышные приемы и приказывал почитать себя всюду как бога…

Впоследствии македонец немало пожалел, что не уговорил Клита отдать камею сразу, по изготовлении. Вспоминал слова индийца: «Пожалей друга, глупец!». Клит был добрым товарищем. Жаль, что он пал жертвой очередного приступа гнева Александра. Что-то побудило его дерзко говорить с царем на том несчастном пиру. Он вспоминал вслух все ошибки Александра. Царь оборвал его речи, выхватив меч… А может, он стал первой жертвой камеи…

А потом — загадочная и неожиданная смерть самого Александра. Владыка половины мира умер в Вавилоне от лихорадки, в расцвете сил, не завершив своих дел. Сына, родившегося у Роксаны, да и саму Роксану, обрекли на смерть диадохи [46] Диадохи (греч. «преемники») — полководцы Александра Великого, которые со времени его смерти в 323 г. до н. э., после долгих войн, затянувшихся до 301 г. до н. э., разделили между собой его империю. Среди диадохов выделялись: Птолемей Лаг, Селевк I Никатор, Кратер, Лисимах, Пердикка, Антипатр, Евмен, Полисперхонт, Кассандр, Антигон I Одноглазый, Деметрий I Полиоркет. , делившие власть на территории бесконечной империи. Череда смертей, приносимых камеей, множилась. Македонец успел проследить семь до того времени, когда камея исчезла из вида.

Но сардоникс, который был усечён, и всё же ещё довольно тяжёл, и вызывал у македонца суеверный страх, был привезён им домой. Предание передавалось из уст в уста, из жизни — в жизнь. Тот, кто хранил его в доме, не жаловался на судьбу. Казалось, она оберегала владельца от тысячи возможных неприятностей, как могла.

Филипп теперь держал в руке часть того самого сардоникса. Он был хорошим резчиком по камню, более чем хорошим. Он был лучшим. Элий Сеян, всесильный временщик, друг и сотоварищ императора Тиберия, заказал ему самую крупную камею, какую только можно сделать. В подарок императору Тиберию. На беду и смерть императору Тиберию. Ибо Элий Сеян одобрил выбор материала художником.

И белый сардоникс с багровыми кровавыми вкраплениями стал обретать в руках художника свой теперешний, известный всему миру облик. Новый виток кровавого пути сардоникса начинался…

Любая дорога, пусть самая длинная, подходит к своему концу, когда человек одолеет её. Эта дорога, дорога к Иерусалиму, чаще бывает длинной — по морю, по пустыне, по диким горным тропинкам.

Путники, направляющиеся сюда, самые разные. Тут и житель Галилеи, везущий дары благословенной своей страны с надеждой продать их в Святом городе. Тут и пилигримы, идущие на праздник. Сосредоточенные, хмурые купцы из Вавилона, Александрии, даже из Рима. Они выражают озабоченность всем своим видом, что неудивительно, поскольку везут большие суммы золота и серебра, собранные среди соплеменников для казны Храма. Для тех, кто подъезжает на верблюдах к Иерусалиму, кто спешит к нему пешим ходом, дорога заканчивается здесь, у стен города, с их тремя огромными башнями, называемыми Фазаель, Гиппик и Мариамна. Эти три великана — не последние, они лишь прикрывают доступ к дворцу Ирода, за ними высятся несколько десятков башен поменьше. И когда перед путником, кто бы он ни был, развернется панорама вечного города, невозможно удержаться от радостной песни: