Олег Фурсин - Калигула

Одна с радостью побежала с собственной свадьбы к нему, воспылавшему желанием. Видел он ее взгляды исподтишка, не к жениху обращенные. Удовлетворил цезарь желание, свое и новобрачной. Говорить им после было не о чем, страсть прошла. Кстати, и у нее тоже, как у него, а вот стремление поучать и вмешиваться в дела, ее не касавшиеся, государственные, росло и множилось. И Друзиллу она ненавидела! Вот уж повезло в свое время Пизону, что невеста ушла. Надоела она и Калигуле, выгнал.

О красоте другой весьма был наслышан, вызвал Публия Меммия Регула издалека с его плебейской женою… [294] В начале 30-х годов Лоллия Паулина вышла замуж за Публия Меммия Регула, консула-суффекта 31 года. В 35 году Тиберий назначил его легатом Македонии, Ахайи и Мёзии. Брак с Лоллией Паулиной для него был вторым, имя первой его жены неизвестно. От первого брака у него был сын, Гай Меммий Регул. В конце 37 года Калигула, прослышавший про красоту Лоллии Паулины, вызвал Публия Меммия Регула с женой в Рим. Там он заставил их развестись, и в начале 38 года сам взял её в жены. Брак длился около полугода, после чего Калигула развёлся с Лоллией Паулиной, обвинив её в бесплодии. Лоллии Паулине было запрещено выходить замуж за кого бы то ни было, хотя Публий Меммий Регул до февраля 39 года находился в Риме и был готов вновь на ней жениться Что и говорить, Лоллия была прекрасна. Но не вышло из них Августа и Ливии. [295] Октавиан влюбился в Ливию с первого же взгляда, когда она была ему представлена в 39 году до н. э. Он развёлся со своей второй женой Скрибонией в тот самый день, когда она родила ему дочь, Юлию Старшую. Тогда же Тиберий Клавдий был вынужден развестись с Ливией, которая была на шестом месяце беременности. Презрев все традиционные условности (римляне не могли жениться менее чем через определённый срок после развода), Октавиан и Ливия сыграли свадьбу. На свадьбе присутствовал и её бывший муж, как отец её детей. На момент свадьбы Ливии было 19 лет, Октавиану — 24 года. Купидон заспался, что ли, или стрелу пожалел. Не сумел Гай Лоллию полюбить, а как хотелось! Он потом, как ее отпустил, долго вспоминал. То прекрасное чувство ожидания любви, какое испытал, пока ехали они с мужем. Ту надежду, что его согревала. Что касается Лоллии, стремление ее быть женою принцепса было куда более сильным, чем любое другое. После смерти Калигулы она повела борьбу за место рядом со следующим принцепсом; ей было все равно, кто принцепс. Важно было быть женой. Пожалеем о Лоллии Паулине?! Тем более, она проиграла!

А что не дал им сойтись с мужьями и возлюбленными потом, так это плохо… но так объяснимо по-человечески! Еще чего! Станут обсуждать, сравнивать! Как будто вообще может быть сравнение с ним, Калигулой, в чем бы то ни было. Достанет им и того, что были его женами. Пусть утешаются.

А вот Милония Цезония… Он не терпел разговоров о ней. Женщина, что ласкала его своими круглыми, полными руками, звала мальчиком своим, дитятком, была ему дорога. Она ничего не просила и не хотела. Просто дарила тепло, просто была рядом. Она его любила, он это чувствовал, и наслаждался тем, как любила. Он брал от нее и то, чего не захотела дать Агриппина. И то, чего не могла бы дать Друзилла…

Обвиняют Калигулу в смерти будто бы множества из числа патрициев и сенаторов. Но вот начинают считать «по головам». Смотрят списки тех, кто входил в жреческие коллегии его времени. Из года в год четыре года одни имена. Никто не выбыл. «Сливки» общества того времени. Те, ради имущества которых он якобы казнил без счета. Они, сенаторы и патриции, только живые, вопреки россказням сплетников последующих времен.

Обвиняют Калигулу в смерти людей, по обету поклявшихся умереть, если выздоровеет принцепс от страшной болезни.

Странно: он никого не тянул за язык, не водил ничьей рукою. Он лежал в бреду и лихорадке, сражался за жизнь, как мог. Были люди, которые давали письменные клятвы биться насмерть ради выздоровления больного или отдать за него свою жизнь. Оба эти обещания были известным в Риме ритуальным актом. В храм посвящалась письменная табличка с обещанием лишить себя жизни, если боги снизойдут и исполнят просьбу молящего, или стать гладиатором, биться насмерть…

О да, впервые римляне вознесли обеты ради одного лица за исцеление Помпея Великого [296] Гней Помпей Великий (лат. Gnaeus Pompeius Magnus; 29 сентября 106 до н. э. — 29 сентября, 48 до н. э.) — римский государственный деятель и полководец, трижды консул Римской республики, член триумвирата. , до того они давались за победу в бою, за процветание общины и страны в целом, когда нависала над Римом угроза. Верноподданнические обеты появились поздно; Цицерон считал их неискренними, притворными, звал проявлением лести и угодничества. Но с утверждением в Риме принципата они стали обычным явлением! Не Калигула их придумал, не он их и давал!

Трудно представить себе, чтобы выздоровевший Калигула лично отбирал в храмах таблички с именами, разыскивал людей, которые клялись, призывал их к ответу…

Верно другое: от исполнил свой долг как Великий понтифик.

При добровольном обречении себя на смерть кого-либо из граждан Рима он обязан был присутствовать на церемонии; pontifex возглашал известную формулу — praeire verba. Обрекший себя на смерть стоял перед ним в тоге-претексте. Покрывшись с головою тогой, взявши себя за подбородок. А он, Калигула, жрец римского народа, подсказывал слова, которыми можно было обречь себя смерти во спасение другого. Призывал богов преисподней…

Рим считал, что закон может быть суров. Но Рим чтил законы!

Был-де Калигула плохим политиком; ради возвеличения самого себя устроил волнения в Иудее: велел поставить свою статую в бесконечно дорогой иудеям Храм. Но вот же документ, письмо легату Петронию, в связи с волнениями в этой стране: «Если ты уже успел воздвигнуть мою статую, то пусть она стоит; если же ты не успел еще сделать это, то не заботься более о том. Я не интересуюсь более постановкой статуи». Если это не попытка устранить намечающийся конфликт, пусть даже с ущербом для собственного самолюбия, то что же?

Он был человеком, вокруг которого неизбежно копятся: клевета, ненависть… Зависть, тайные происки и подлое предательство, гнусные махинации, оскорбления, ложь.

Он был человеком, который все это впитывал. Вольно или невольно. Неизбежно было ему, стоящему во главе этого трудного мира, меняться. И не в лучшую сторону.

Он был человеком с истерзанной душой. Он рано потерял близких, и терял их без счета. Все, кого он любил, покидали его. Он был одинок.

Он был человеком, которого поразила болезнь. От нее не знали лекарства в его времена. С ней сражались, ибо он был первым лицом в государстве, и впрямь не на жизнь, а на смерть, лучшие лекари его времени. Но бой был неравным. Болезнь не отступала.