Олег Фурсин - Калигула

Это произнес вдруг мужской голос за спиной, смутно чем-то знакомый принцепсу. Не строки Горация [299] Квинт Гораций Флакк (лат. Quintus Horatius Flaccus; 65 — 8 гг. до н. э.) — древнеримский поэт «золотого века» римской литературы. Его творчество приходится на эпоху гражданских войн конца республики и первые годы нового имперского режима Октавиана Августа. До наших дней дошли все произведения Горация, что является большой редкостью. Это сборник стихов «Ямбы» или «Эподы», две книги сатир («Беседы»). Четыре книги лирических стихотворений, известных под названием «Оды». А также юбилейный гимн «Песнь столетия» и две книги посланий. , которые Калигула тоже знал, потревожили, а голос! Из прошлого, чем-то неприятного прошлого.

Калигула вскочил на ноги, развернулся резко к вошедшему в кубикулум так неслышно. Это казалось невозможным: проникнуть в дом, стены которого охраняла и претория, и германцы императора, которых страшился Рим, и запоры, крепкие запоры с ключами у верного привратника!

И, тем не менее, не видение посетило дом Лепида. Старый знакомец, грек из термополы в Геркулануме! Глаза, все так же дерзко и молодо светящиеся! То ли насмешкой, то ли, скорее, грустью насмешливой отмеченные…

Попытка выхватить оружие была вялой. Не до сражений было цезарю нынче.

И грек предвосхитил ее словами:

— Не надо. Я не враг.

Старая песня. Конечно, не враг, по крайней мере, ей. Но до какой же степени друг? До той самой, которая позволяет войти к ней в кубикулум беспрепятственно? Попытка ревности была такой же вялой, как и попытка драться…

— Нет, — сказал грек в ответ на невысказанный вопрос. — Конечно, нет, цезарь. Я бы не прочь, я с того самого первого дня на все бы готов. Пусть бы потом и разорвали на клочки, что мне это?

Он говорил вызывающе. Он говорил дерзко и неподобающе. Но правду. В этом ему не было равных.

— Я дал ей то, что просила, и не больше. Осознание того, что и в этом доме ей есть к кому возвращаться. Что ее ждут. Что она не одна. Или ты думаешь, что быть рядом с ее мужем, это значит не быть одной?

Калигула так не думал. Но именно этого он хотел: чтоб без него она была одна, повсюду, где бы она ни находилась. Так именно этого, он, оказывается, хотел? Но Друзилла, она выбрала вот этого? Этого грека?

И вновь недоумение его было правильно понято. Соперник усмехнулся, но очень невесело. Очень грустно как-то усмехнулся бывший бродячий философ.

— А, все вы одинаковы, — сказал он. — Все, что не Рим, все порочно и обречено на рабство и вымирание. Что тебе «жалобы какого-то Пакония, даже не грека, а, скорее, мисийца или фригийца», [300] Марк Туллий Цицерон. «Письма к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту». человека, наделенного лишь «врожденным умением лгать». [301] Марк Туллий Цицерон. Письмо LIII (Q. fr., I, 2). Я делал здесь то же, что и повсюду, перебирал свитки; не более этого.

Он цитировал Цицерона. Его речи о тех, кто не рожден свободным гражданином Рима. И речи эти, по-видимому, вызывали разлив желчи у философа. Нельзя сказать, чтоб Калигула сочувствовал ему. В это мгновение он хотел для грека боли. И знал, что доставит ее обязательно, всю меру, которая в руках цезаря. Но позже, позже…

Друзилла умирала. И ей был нужен хотя бы один друг. Ее брат, принцепс великого Рима, Pontifex Maximus, для этого не годился.

Он взял руку Друзиллы в свою. Медленно, очень медленно, совсем нехотя — передал греку. И ощутил пусть небольшое, пусть крошечное, но облегчение.

— Pudor, amicitia, pietas, patria [302] Скромность, Дружба, Благочестие (Добродетель), Отечество (лат.). , — перечислил грек торжественно. — Я почти завидовал тебе, зная, что у тебя все это есть. Но не сегодня, вот уж, никак не сегодня. Прощай, цезарь. Помни, что я тебе не лгал.

Уходя, Калигула не оглядывался. Постоял недолго в дверях кубикулума, послушал.

Грек, голос которого стал вдруг тих и нежен, говорил:

— Хочешь, я расскажу тебе сегодня о Навсикае? [303] Гомер. Одиссея (VI; 17). Навсика́я , Навзика́я (др. — греч. Ναυσῐκάα) — в древнегреческой мифологии дочь Алкиноя (царя феаков) и Ареты, героиня поэмы Гомера «Одиссея». По преданию, во сне к Навсикае явилась богиня Афина и предложила пойти на берег. Там Навсикая нашла Одиссея, потерпевшего кораблекрушение. Ты ведь любишь, я знаю. Ну, так слушай. Слушай о людях, которых ты не знаешь; о землях, где ты не бывала. Постарайся уснуть. Не плачь, не надо. Я сейчас смочу водой с уксусом твою накидку; она примет жар, будет легче. Ты поспишь. А во сне увидишь то, чего нельзя увидеть в жизни.

Цезарь уходил, а грек рассказывал ей о том, что могло привидеться лишь во сне…

Цезарь не был на ее похоронах. Великий понтифик Рима на ее похоронах не был. Ее брат, Калигула, не был на похоронах своей горячо любимой сестры…

А у Марка Лепида была возможность играть свою роль безутешного мужа.

Он и играл ее успешно. Его супругу обожествил сенат, сочтя воплощением Венеры на земле. По всей стране установили траур, такой, что «смертным грехом считалось смеяться, купаться, обедать с родителями, женой и детьми» [304] Гай Светоний Транквилл. «Жизнь двенадцати цезарей». . И пока Калигула скорбел, запершись, Марк Эмилий Лепид повсюду носил постное свое лицо. Все сложилось удачно. Кроме того, пожалуй, что не удалось нажиться. Сообрази он сам поклясться, что видел Друзиллу возносящейся на небо, миллион сестерциев достался бы не сенатору Левию Гемину, а скорбящему вдовцу…

А в начале осени по Риму пополз слух: император исчез. Слух усиленно опровергался всеми причастными к власти. Считалось, что Гай Юлий Цезарь скорбит, уединившись в своих покоях. А обезумевший, потерявший память император уже измерял шагами свою страну вдали от столицы…

Очнулся Калигула нескоро. Сколько дней он блуждал по горам, не осознавая своего пути, не видя ничего вокруг — кто знает? Он зарос, обзавелся рыжей бородкой. И это означало — странствие длилось недели полторы, может, две, а может, уже и третья неделя начала отсчет, он не знал. Одежда болталась на нем мешком, обувь была в грязи, потеряла свой первоначально изящный вид. Он был весьма требователен к обуви в прежней своей жизни… Странник ощущал боль в ногах, и понимал, что провел в пути немало. Но как попал сюда, в это заброшенное место? Что привело его на берег озерца в горах, где присутствие человеческое было призрачным? И это присутствие ограничивалось им, властителем мира, Гаем Августом Цезарем Германиком, грязным, оборванным, забывшим на время себя и свое место на земле…