Виктор Вальд - Месть палача

И все же на сердце стало приятнее. Вспомнились юные годы, радостные лица соседей, оживленные рынки, вино и долгие дружеские беседы в многочисленных банях [20], доступных даже городским нищим. И все это от того, что лица собравшихся на площади Стратигии на удивление тревогам сегодняшнего дня были спокойны и даже радостны. Как будто люди забыли, что на них надвигается смерть, а если повезет то рабство. Они дышали ожиданием праздника, который прочим и начался после того, как на площадь вкатилось несколько повозок с вином и имбирным пивом.

У одной из этих повозок главу корпорации макелариев, вместе с его гостем, и остановили.

– Выпей! Выпей наш дорогой Андроник этого вина. Клянусь своим домом и винными прессами такого отменного вина ты давно не пробовал. Выпей и прими мою благодарность. Отличный торговый день.

Пройти мимо этого толстого и огромного как пифос [21]торговца вином не предоставлялось возможным.

Андроник лишь пригубил из деревянной кружки и, с недовольным выражением лица, передал ее одному из своих людей, которые расчищали путь в густой массе собравшихся на площади. Более никто не мог преградить движение главы корпорации макелариев. Крепкие мужчины с широкими ножами на кожаных поясах просто отбрасывали каждого, кто желал выразить какую-то свою радость лично Андронику.

Лишь однажды остановился Андроник. На самый краткий миг. У края фонтана он увидел старую нищенку и с щедростью василевса бросил ей под ноги аспру [22]. Нищенка тут же присела, накрывая оборванными краями хитона неожиданную милость. Вокруг нее тут же собрались нищие, и послышалась брань.

Не успев удивиться непонятному поступку друга юности, Никифор уже шагнул в широкие ворота отделяющие площадь Стратигии от зловонных скотобоен корпорации макелариев.

Он и прежде часто бывал в этом неприятном месте. Особенно в детстве, когда вместе с Андроником добывал себе пропитание, убирая навоз из загонов для скота и сбрасывая всякие нечистоты в канавы за скотобойней. Это потом Никифор как самый прилежный из учеников монастырской школы был замечен за отменный почерк и представлен кандидатом в младшие писари корпорации нотариев [23]. А до этого он с избытком хлебнул всех прелестей этого ужасного мира крови и навоза.

То, что увидел Никифор, озадачило его. Территория, где находились загоны для крупного рогатого скота и частоколы для овец и коз, теперь более напоминала площадь, подготовленную для торговли, или публичных зрелищ. Второе представилось Никифору более вероятным. Представилось и заставило ужаснуться. Ибо то, что возвышалось посреди этой новой, не разрешенной властями города площади могло напоминать место казни. С той только разницей, что на крепко сколоченном помосте вместо привычного колоды, виселицы и прочего оборудования палача была устроена металлическая клетка.

– И что здесь произойдет? – набирая властности в голосе, спросила «правая рука» эпарха Константинополя.

– А-а-а! – как от мухи, отмахнулся Андроник и велел одному из сопровождающих: – Проведи к моему месту.

Место оказалось так же вновь устроенным и представляло собой возвышение, на котором были установлены в несколько рядов лавки, на которых, в подражание почетных лож на ипподроме, лежали мягкие подушки. Почти все места уже были заняты достойными гражданами Константинополя и их женами. Но все эти главы корпораций, богатые купцы, владельцы кораблей и прочая мелочь не шла ни в какое сравнение с высоким гостем, который своим появлением заставил их всех подняться и поклониться.

«Ладно. Посмотрим, в какую смолу погрузил свои коготки мой друг Андроник. Во всяком случае, я здесь, чтобы не допустить беззакония. А если что…. Мясники под моей пятой – это уже опора. И все-таки любопытно, почему я ничего не знаю. Ведь судя по тому, что убрали загоны и возвели эти подмостки это уже не первое устраиваемое зрелище», – думалось Никифора все то время, пока он умащивался на самом почетном месте.

Это почетное место оказалось рядом с необычайно красивой женщиной, привлекательность черт лица которой усиливали филигранные серьги с огромными изумрудами и высокая диадема стоимостью с породистого коня. А еще (ну, не мог же Никифор этого не заметить) массивное ожерелье, возлежащее на высокой полуоткрытой груди. Ее ухоженные, унизанные перстнями и кольцами пальцы никогда не знали труда. Но то, как она приветствовала второе должностное лицо столицы, и беседа с ней по соседству и с другими, убедили Никифора, в том, что рядом с ним нет ни единой высокородной особы. Впрочем, слова этой женщины не были лишены грамотности и даже изящества. Но в них напрочь отсутствовали устоявшиеся словесные выражения, или особый язык с готовыми словосочетаниями и образами, резко выделяющий элиту империи от остальных и не доступный непосвященным.

«Посмотрим, что придумал Андроник для себя, себе подобных, и своих соседей».

Это ожидание подсластилось огромным серебряным кубком с отменным вином. Чуть поменьше кубки были поданы всем гостям на почетном помосте.

Уже прошло более двух суток, но Никифор все не мог отделаться от впечатлений от посещения площади Стратигии. Многое его ошеломило и даже кое-что потрясло. И от этого было неприятно на душе.

И совсем не представление с размахом и вкусом устроенное Андроником. Хотя и это было впечатляющим. Еще бы! Только в юности однажды Никифор видел как знаменитый убойщик крупного рогатого скота Визуалий справился со знаменитым «топором русича» и одним ударом отвалил быку голову.

Невероятно тяжел и неудобен «топор русича». Как он попал в корпорацию макелариев, доподлинно не известно. А устоявшаяся легенда твердила, что его принес несколько сотен лет назад один из глав корпорации мясников. Тогда он якобы состоял в войске василевса Иоанна Цимисхия, который прогнал за Дунай воинственных и кровожадных русичей. А топор тот принадлежал одному из воевод свирепого киевского князя Святослава, имя которого лучше не произносить, чтобы его дух не явился за своим оружием.

Многие за множество лет пытались совладать с невероятным оружием, приспосабливая его к более мирному применению. Немного нашлось истинно сильных и умелых способных управиться со взмахами, кругами и волнами, которые должен описывать этот огромный топор. И совсем единицы смогли действительно правильно применить его лезвие с жутким визгом отделяющее голову от туши.

А тот человек… Очень сожалел Никифор, что его слабые глаза не позволили ему рассмотреть в полной мере всю ту красу гармонии силы и невероятного мастерства, которыми обладал тот человек, которому трижды рукоплескала и выражала восторг публика собравшаяся у помоста.