Николай Гейнце - Современный самозванец

– Поняла…

– Гувернантки при ней были… Учителя разные ходили, всем наукам обучали, а среди учителей один был, молодец из себя, по фамилии Дубянский – вот он и есть ваш батюшка… Влюбилась в него Татьяна Анатольевна и убежала из родительского дома…

Старик Алфимов остановился.

Ему предстоял вопрос, говорить ли дочери о преступлении матери, или же скрыть, чтобы не потревожить память умершей. Он решился на последнее.

– Дедушка-то ваш, как узнал об этом, так и обмер… Удар с ним в ту пору случился… Несколько оправившись, призывает меня к себе и говорит: «Поезжай и разыщи их, вот тут сто тысяч, в банковых билетах, отдай им…» – сунул он мне пачки этих билетов и прибавил: «Но чтобы они мне на глаза не показывались…» – вскрикнул он последнее-то слово не своим голосом и упал на подушки постели… Второй удар с ним случился… Не приходя в себя, Богу душу отдал…

Он снова остановился и несколько минут молчал.

– Умер барин-то… Вольную на мое имя в столе нашли, в шифоньерке шестьдесят тысяч деньгами… Два имения после него богатейших остались… В моем же кармане сто тысяч… Капитал, ох, какой, по тому времени, мне капитал-то казался… Гора… Попутал бес, взял я вольную, да и ушел с деньгами-то… Думаю, и дочке бариновой хватит… Богачкой ведь сделалась… Вот в чем грех мой… Простите…

Корнилий Потапович неожиданно для всех присутствовавших сполз с кресла, опустился на колени и до земли поклонился Дубянской.

Та вскочила.

– Встаньте, Корнилий Потапович, что вы…

Алфимов встал.

– Ничего, барышня, ничего, голубушка, от лишнего поклона меня не убудет… За все уже сразу прощенья прошу, и за себя, за грех мой, и за жениха вашего, что огорчил я вас, его заподозрив в бесчестном поступке… Так простите Христа ради…

– Прощаю, прощаю… Дело прошлое…

– Так вот я какой старый должник ваш… Теперь сделал я вчера выкладку и присчитал и проценты, приходится вам получить ровно сто пятьдесят тысяч… Извольте…

Корнилий Потапович вынул из кармана громадный бумажник, вынул из него подписанный чек и положил перед Елизаветой Петровной.

– Во всякое время получить можете в государственном банке.

– Это мне?

– Вам-с… Вам, кому же, как не вам.

– Но…

– Какие же тут «но»… У вашей матушки взял, дочери отдаю… наследнице… Вот вам и приданое… За такого молодца выходить бесприданнице не полагается… Возьмите, спрячьте, ведь целый капитал…

Елизавета Петровна сидела молча и глядела то на Корнилия Потаповича, то на лежавший перед ней чек, эту маленькую бумажку, на самом деле заключавшую в себе целый капитал.

– Не хотите, видно, простить меня, старика… – после некоторой паузы, грустно сказал Алфимов.

– Нет, не то, Корнилий Потапович, не то… – встрепенулась Дубянская. – Я думала совсем о другом.

– О чем же?

– Я думаю, что Бог допускает иногда и преступления на благо тех, против которых они совершены… Если бы вы не утаили этих денег, они пошли бы, как и все состояние моих родителей, на удовлетворение роковой страсти моего отца… Моя мать, умирая, сокрушалась лишь о том, что я буду нищая… Она знала несчастную склонность своего мужа к игре, доведшей ее до преждевременной смерти, а его до самоубийства… а Бог, Бог позаботился о его дочери… И вот вы возвращаете мне то, что принадлежало моей матери… Не только я, но и Бог простит вас за ваш грех прошлого.

Корнилий Потапович схватил руку молодой девушки и поцеловал ее.

– Еще более облегчили вы душу мою этими словами вашими… Коли простили меня совсем, и даже поселили в сердце моем надежду на милость Божию, так позвольте мне и благословить вас к венцу… И поверьте, что старый слуга вашего дедушки благословит вас искренно, от всей души.

– От этого не отказываются, благодарю вас…

Старик Алфимов снова поймал руку Елизаветы Петровны и почтительно поцеловал.

– А теперь до свиданья… Не буду мешать вам проводить первый день свиданья… Дай Бог, чтобы вся ваша жизнь прошла в таких же радостях, какие принес вам сегодняшний день.

Он стал прощаться и снова почтительно поцеловал руки у Дубянской и Сиротининой.

– Вас я жду завтра в конторе, – сказал он, крепко пожимая руку Дмитрию Павловичу.

– Я буду, как всегда, аккуратен.

По его уходе Сиротинин, по настоянию матери и невесты, подробно рассказал все происшествия сегодняшнего утра.

Волнуясь, почти со слезами на глазах, рассказывал Дмитрий Павлович о признании, совершенном молодым Алфимовым.

– Он был совершенно уничтожен, на него было жаль смотреть.

– Бедняжка! – воскликнула Анна Александровна.

– Действительно, бедняжка… И большой у него капитал? – спросила Дубянская.

– Осталось более восьмисот тысяч.

– Боже мой, какая уйма денег! – сказала Сиротинина.

– И поверьте, все пойдет прахом… Он игрок! – заметила Елизавета Петровна.

– Несчастный!

Затем Сиротинин рассказал о предложении, сделанном ему Корнилием Потаповичем, снова занять место кассира в его банкирской конторе с двойным против прежнего окладом содержания.

– Что же ты? – спросили в один голос мать и Дубянская.

– Я согласился, так как это единственный способ восстановить мою репутацию… Он обещал об этом опубликовать в газетах, одновременно с уведомлением о выходе из фирмы его сына.

– Ну, что я говорила тебе, что все кончится благополучно! – торжествующе воскликнула Елизавета Петровна. – Не права я?

– Права, права, моя милая… – привлек он ее к себе. Молодые люди крепко расцеловались.

– И все это устроила она, она одна… Она спасла тебе честь… – сказала Анна Александровна. – Люби и цени ее.

– Едва ли кто может любить и когда-нибудь любил так женщину, как люблю ее я! – воскликнул Дмитрий Павлович, взяв за руку Дубянскую и нежно смотря на свою невесту.

– Мы обязаны всем этим Долинскому и Савину, – сказала Елизавета Петровна. – Несомненно, что Николай Герасимович устроил, что настоящий виновник сознался.

– Я останусь всю жизнь им благодарен, – с чувством сказал Сиротинин. – Долинского я съезжу сам поблагодарить, а Савина я не знаю, но ты меня, конечно, с ним познакомишь.

– Непременно.

День прошел незаметно.

На другой день во всех петербургских газетах на первой странице, на самом видном месте, появилась следующая публикация, напечатанная жирным шрифтом:

«Сим имею честь уведомить моих многочисленных клиентов, что сын мой Иван Корнильевич Алфимов выбыл из торговой фирмы „Алфимов и сын“ и никакого участия в банкирской конторе моей отныне не принимает. Главноуправляющим этой конторой, принадлежащей мне единолично, и старшим кассиром мною вновь приглашен дворянин Дмитрий Павлович Сиротинин, которому мною и будет выдана полная доверенность. Кроме того, имею честь присовокупить, что ни по каким обязательствам сына моего, Ивана Корнильевича Алфимова, я уплат производить не буду.