Татьяна Корсакова - Приди в мои сны

– Прошлый раз никуда не годился! – повторил Тоша, заканчивая нарезать колбасу и принимаясь за багет. – Или ты думал, что мы тебя так и отпустим непорочным? Чтобы ты в своем медвежьем углу, сидя долгими зимними вечерами при зажженной лучине, вспоминал нас недобрым словом! Не бывать этому! Неси-ка бокалы, будем прощаться по-мужски!

И они прощались. Сначала весь день до вечера, а потом и почти всю ночь. И вот от этого «прощания» у Виктора теперь неимоверно болела голова, а в глаза словно песка насыпали. Одновременно хотелось пить и спать, а вот ехать в дальние дали, наоборот, не хотелось, затея больше не казалась такой уж правильной и романтической, а окружающая действительность виделась исключительно в сером цвете.

Виктор брел по перрону, проклиная и ранний час, и товарищей, и все пороки разом – серая тень среди таких же серых и невыспавшихся теней, – когда что-то толкнуло его в спину. Толчок был не слишком сильный, но в нынешнем плачевном состоянии весьма ощутимый, такой, что, оступившись, Виктор едва не упал. Упасть не упал, но ругнулся и к обидчику своему повернулся со всей возможной стремительностью. Минувшая ночь лишила его остатков гуманизма.

Вот только за спиной оказалась барышня. И весьма хорошенькая. Из серой массы вокзальных мучеников она выделялась медового цвета кудрями и вызывающей яркости веснушками. Она смотрела одновременно растерянно и чуть виновато, но не на Виктора, а куда-то мимо него. Он даже обернулся, чтобы узнать, кто же привлек внимание барышни, ни никого и ничего достойного внимания там не оказалось. Зато Виктор вспомнил свою не слишком-то джентльменскую реакцию на случившееся и покрылся холодным потом. Конечно, выругался он не как сапожник, но все же, все же…

– Прошу прощения, сударыня, – сказал и даже руку к груди прижал. Получилось пафосно и глупо, как в тех дамских романчиках, которые почитывала Зоя Никодимовна.

– Нет, это вы меня простите. Я по неосторожности.

У нее был такой голос, от которого головная боль Виктора прошла. Почти. И смотрела девушка теперь именно на него, но как-то странно смотрела, словно это не он провел бессонную ночь, а она. Взгляд ее был одновременно растерянный и рассеянный, а уголки губ подрагивали, как будто улыбку на лице она сохраняла невероятным усилием воли.

– Надеюсь, я вас не сильно задела.

– Что вы?! Вы меня вообще не задели! – Ему вдруг захотелось узнать, как ее зовут, и желание это было таким сильным, что он не сдержался: – Позвольте представиться, Виктор Андреевич Серов. Инженер, – добавил зачем-то, словно барышню из высшего света может заинтересовать какой-то инженер.

А она не была девушкой из тех, с которыми Виктору доводилось водить знакомство, это так же сильно бросалось в глаза, как и ее веснушки. Элегантный дорожный костюм, дорогая шляпка, тончайший аромат духов и тот особый флер избранности, с которым можно только родиться. А что видит она? Кого видит? Небритая и помятая физия, амбре после ночных возлияний…

Стало стыдно. Так мучительно стыдно ему было в восемь лет, когда соседка Лидия Семеновна застала его за воровством вишни. Нет, она не нажаловалась маме и даже накормила Виктора вкуснейшими варениками с вишней, но чувство неловкости от этого сделалось только сильнее, и тот свой проступок Виктор запомнил на всю оставшуюся жизнь.

– Анастасия, – она запнулась. – Анастасия Алексеевна Шумилина, – сказала и протянула руку. – Очень приятно.

Вот только было ли ей в самом деле приятно? Виктор заглянул в ее серые глаза и не увидел ничего, кроме мучительной неловкости. Наверное, именно поэтому протянутую ладонь он не поцеловал, а лишь осторожно пожал холодные пальчики.

– Вы кого-то встречаете? – Багажа у Анастасии с собой не было, только маленькая сумочка, которую она сжимала так крепко, что побелели костяшки пальцев.

– Нет, – она мотнула головой, а потом спросила: – Виктор Андреевич, вы не могли бы мне помочь?

Конечно, он мог! Уже только за то, что она избавила его от головной боли и не оттолкнула, и попросила о помощи не кого-то другого, а именно его.

– Я сделаю все, что от меня зависит, Анастасия Алексеевна.

– Я заблудилась, – сказала она вдруг. – Потерялась…

Потерялась. Наверное, таким девушкам простительна рассеянность и неприспособленность к жизни. Конечно, позволительна!

– Виктор Андреевич, вы не могли бы… – она недоговорила. Вернее, ей не дали договорить. Совершенно бесцеремонно оттолкнув Виктора, к Анастасии шагнул бандитского вида мужик, крупный, по самые глаза заросший бородой. Он был мрачен и грозен, а сбитые в кровь костяшки пальцев говорили о том, что пускать в ход кулаки ему доводилось не раз.

– Вот вы где! – сказал мужик сиплым басом и, покосившись на Виктора, велел: – А ты иди отсюдова! Чего стал? – И кулачищем погрозил.

Лучше бы не грозил. Не любил Виктор такое… И то, как мужик фамильярничал с Анастасией, ему тоже очень не понравилось. Может, она оттого и заблудилась, что от этой образины убегала?

– Все хорошо, – сказал он Анастасии успокаивающе и, не дав образине опомниться, врезал в челюсть.

Удар получился точный и сильный, Герман Фридрихович, у которого Виктор вот уже три года брал уроки бокса, мог бы им гордиться. Мужик же потер челюсть и посмотрел на Виктора с изумлением. При этом он не сказал ни слова. А видевшая триумфальный удар Анастасия даже не взвизгнула, как сделала бы на ее месте любая другая девица. Она просто стояла, вцепившись обеими руками в сумочку. А мужик повел себя совсем уж странно.

– Стойте тут, никуда не уходите, – велел он Анастасии и поманил Виктора пальцем в сторонку.

Виктор пошел. Не устраивать же и в самом деле кулачные бои при даме! А тут и место такое уединенное, без посторонних глаз. Вот только честный бой не получился. Мужик, песье отродье, решил сподличать, ударил под дых без предупреждения, но с такой силой, что у Виктора слезы навернулись на глаза, а потом поступил совсем уж не по-спортивному, сжал шею сзади, как кутенку, и продолжал сжимать, пока мир вокруг не потемнел.

– Если еще раз тебя с Анастасией Алексеевной увижу, убью, – послышалось над ухом ласковое, с придыханием. И сразу стало ясно – убьет, придушит голыми руками и никакой бокс не поможет. Анастасия же будет думать, что он трепач, что бросил ее, испугался этого вот громилу.

Злость помогла собрать в кулак остатки сил и сознания. Левый локоть впечатался в живот громилы, а каблук – в голень. В угасающем мире послышалась тихая ругань, а хватка ослабла, позволяя вдохнуть полной грудью. Хрипел теперь громила, воздух вырывался из его легких с тихим свистом, но что-то подсказывало Виктору, что это еще не конец, что этот дикий и косматый, если понадобится, станет рвать врага зубами.