Татьяна Корсакова - Приди в мои сны

– Вы уж, дорогие мои, сами, – говорил он, виновато прячась за утренней газетой, а я тут… по хозяйству…

Так то родной, любящий отец, а тут случайный попутчик…

– Ксения, где они? – спросила Настя шепотом.

– Лежат, Анастасия Алексеевна.

– Как лежат?

– А вот туточки, под деревом на травке. Трофим Изотович, кажется, уснул, умаялся, верно. А Виктор Андреевич встает, рукой нам машет.

– Злой?

– Отчего же злой? Обыкновенный. Надо будет у них одежу забрать да на ночь постирать, а то…

Ее оборвал радостный лай: Теодор заприметил новую хозяйку, а Настя вдруг решила, что щенка никому не отдаст, даже Виктору Андреевичу. Ей он нужнее. А Тео тем временем уже вскочил к ней на руки, лизнул в щеку, а потом в нос, и Настя рассмеялась, уворачиваясь от щенячьих ласк.

– Теодор, фу! – Ксения пыталась забрать щенка, но Настя не давала. Спавший все это время Венечка проснулся, но не заплакал, а радостно загулил.

– А у вас тут весело! – Настя и не услышала, как подошел Виктор Андреевич. Стало вдруг неловко от такого вот ребячества.

– Простите, что заставили вас так долго ждать, – проговорила она церемонно и опустила Тео на землю.

– Ничего, мы провели это время с пользой. Вы, как я погляжу, тоже. – Глядел он наверняка на небрежно брошенные на землю покупки. Будет теперь считать ее легкомысленной кокеткой. И ведь не станешь же объяснять, что тут только самое необходимое. Да и зачем что-то объяснять едва знакомому человеку?

Наверное, что-то изменилось в Настином лице, потому что Виктор Андреевич вдруг взял ее за руку, спросил:

– С вами все хорошо?

– Все замечательно. – Она убрала руку, отступила на шаг, едва не сшибив Тео. – Все просто великолепно.

– А у меня для вас подарок. Вернее, не совсем подарок, а так… безделица. Мы с Трофимом пока вас дожидались, прогулялись по улице, и я нашел для вас трость.

В Настину ладонь легла теплая, гладкая на ощупь рукоять.

– Ваша ведь сгорела, а эта, пусть и не такая изящная, но тонкая и легкая. Даже удивительно, что в здешней глуши нашлась такая удивительная вещица.

– Вы бы видели, Виктор Андреевич, какие вещицы нашлись в магазине мадам Ладинской.

Настя пробежалась пальцами по всей длине трости, нащупала тонкий, растительный, кажется, узор. Трость в самом деле была и легкой, и тонкой, и, хочется верить, удобной. Получалось нечестно, Виктор Андреевич ее спасал, подарки дарил, а ей и отдариваться нечем. Или есть чем? Трофим, помнится, сказал, что вместе с деньгами и документами сохранил и ее побрякушки. Надо будет уточнить при случае. Побрякушки там были непростые.

Ужинали вчетвером. По случаю чудесной погоды стол накрыли не в ресторане, а во дворе, под старой раскидистой яблоней. Про то, что яблоня старая и раскидистая, Настя придумала себе сама, а вот яблочки на ней зрели непридуманные, по-настоящему вкусные, сочные, с легкой кислинкой. Яблоко сорвал для нее Виктор Андреевич, сказал заговорщицки, что те, что подали к столу, не такие вкусные и красивые, как те, что висят на ветках. И Ксения тут же подтвердила: на ветках яблоки краше, а хозяин ресторана выжига, если не постыдился угощать гостей такой кислятиной.

Есть при Викторе Андреевиче Настя стеснялась, помнила тот ужин с Дмитрием, помнила свою неловкость и боялась показаться неуклюжей. Но за разговорами, за обсуждением яблок и немногих здешних достопримечательностей неловкость ее прошла сама собой. А смех Виктора казался искренним, а не вежливо-натянутым. И Тео вертелся под столом, просился на руки и клянчил угощения. Настя подкармливала его украдкой и свято верила, что она одна такая благодетельница. Верила до тех пор, пока под столом ее руки не коснулась рука Виктора.

– Буженинка? – спросил он заговорщицким шепотом.

– Домашняя колбаса, – отозвалась она, разжимая пальцы и роняя угощение под стол.

– Буженинку он больше уважает, но предупреждаю, Ксения меня уже отругала, сказала, что настоящим немецким догам такое есть вредно, и вообще нечего продукты переводить. Так что вы, Анастасия Алексеевна, осторожнее, а то еще, чего доброго, испортите породу.

От его слов хотелось улыбаться, но Настя сдержалась, спросила строго:

– А буженинка у нас где?

– А вот, если позволите, уже на вашей тарелке. Но имейте в виду, меня Теодор любит больше. У нас с ним настоящая мужская дружба, безо всякой там буженинки.

– Я его себе оставлю, – заявила Настя очень серьезно, так, чтобы Виктор сразу понял, что для нее это очень важно. – Я слыхала, есть специальные собаки, с ними таким, как я, легче.

– Конечно, Анастасия Алексеевна! Мне кажется, Теодор – пес очень смышленый, я только не знаю, как его следует дрессировать.

– А ничего, мы с ним как-нибудь без дрессуры договоримся. – Настя подцепила вилкой кусочек буженины. Получилось ловко, с первого раза.

Сиротка приплыл на остров следующим утром, чтобы лично убедиться в том, что городская молва не лжет и полнолуние получило-таки свою кровавую жертву. Был он мрачен, и хлыст в его руке вздрагивал очень недобро. А все строители, кроме Августа, стояли по струнке и глаз не могли отвести от змеиного жала хлыста.

– Почему мои люди?! – Сиротка остановился, обвел их тяжелым взглядом. – Я спрашиваю, почему вы, сучьи дети, все живы, а два моих человека пропали?! Два пропали, а третий в одночасье стал полудурком!

Этот третий, некогда огненно-рыжий и злобный, а сейчас седой и смирный, безучастно стоял в сторонке, смотрел не на Сиротку, а на синее небо. По подбородку его снова стекала слюна. Три оставшихся в живых пса сбились в кучу, зыркали мрачно и вместе с тем испуганно.

– Молчите? – Звонко щелкнул хлыст. – По-хорошему, значит, не хотите! Будем тогда разговаривать по-плохому!

Хлыст ударил Игната по руке, до крови рассек кожу.

– Говори, – прохрипел Сиротка. – Говори, пока я тебе второй глаз не вышиб.

Больно не было, но ярость душила, мешала дышать полной грудью. И бур в голове все еще медленно-медленно проворачивался, а ступни ощущали угасающее биение серебряного сердца. Все чувствовали – это биение, даже вода в оставшейся после вчерашнего дождя луже шла мелкой рябью.

– Земля дрожит. – Игнат старался говорить спокойно, а окровавленную руку вытер о штанину. – Чувствуешь?

Готовый снова взвиться в воздух хлыст замер.

– И что с того, что земля дрожит? – спросил Сиротка, сощурившись. – Отчего она дрожит?

– Этого никто не знает, но люди не зря обходят остров стороной.

– Не остров убил Шрама с Косым. Кто их убил?

– Не знаю. – Игнат пожал плечами. – Шрам ночью пропал, а про Косого тебе лучше вон у него спросить. – Он кивнул в сторону полудурка. – Это он все видел, а нас с ними в лодке не было.

– Я у тебя спрашиваю. – Сиротка приблизился вплотную. – И ты должен отвечать, когда я спрашиваю, если сам не хочешь пойти на корм этому вашему змею. Так кто убил моих людей?