Филипп Ванденберг - Гладиатор

— Быть может, все решится само собой. Мессалина что-то имеет в виду, намереваясь сделать Силия своим мужем. Пусть он красив, как Аполлон, пусть даже многие считают его красивейшим из римлян, но Мессалина способна привязать к себе любого мужчину, не делая его своим мужем. Тем более сейчас, когда дело о ее разводе с Клавдием еще не доведено до конца. Я уверен, что она преследует какую-то вполне определенную цель.

— Не думаешь же ты, что Гай Силий собирается стать императором?

Руфус покачал головой.

— Нет. Просто я не могу представить, что такая женщина, как Мессалина, способна всерьез влюбиться в мужчину, отказаться от положения супруги императора и выйти замуж за бывшего консула.

— А где, собственно говоря, находится сейчас император?

— Вроде бы в Остии. Наблюдает там за строительством новой гавани.

— Меня мучают недобрые предчувствия, Руфус. Не кажется ли тебе, что нас могут опередить?

— Даже если так, мы, во всяком случае, стоим на правильной позиции.

— А если наш заговор потерпит неудачу?

Руфус пожал плечами, а затем рассмеялся.

— Сколько ожидается гостей?

— Мессалина будто бы пригласила только своих любовников. Не исключено, что как раз это причина того, что оба мы идем в одно и то же место.

Кальпурний и Руфус расхохотались.

Рабы на входе во дворец Мессалины приветствовали гостей, глубоко кланяясь и объявляя имя каждого из них. Стоял уже сентябрь. Как всегда во время праздников сбора винограда, стены атриума, в котором рабы подавали гостям сосуды для омовения рук и флаконы с благовониями, были украшены увитыми листвой темно-синими виноградными гроздьями. Наплыв гостей был немалым. Не один из них, дружелюбно кивая другому, думал: «Ну, ну, и этот, значит, тоже».

— Как ты полагаешь, — шепнул Руфусу Кальпурний, — сколько гостей собрала она сегодня?

— Сколько своих любовников, ты имеешь в виду?

Кальпурний с ухмылкой кивнул.

— Сто или двести, может быть, — ответил Руфус.

Вместе с толпой гостей они протиснулись в те самые покои, где Мессалина, возлежа на ложе, обычно принимала своих гостей. Сегодня среди них были исключительно мужчины. К Руфусу и Кальпурнию подошел их товарищ по заговору, сенатор Вергилиан.

— Здесь тесно, как на третьем ярусе театра, — заметил он. — Только и того, что можно двигаться с места на место.

— Как подумаешь, что каждый из присутствующих пользовался благосклонностью Мессалины… — задумчиво проговорил Кальпурний.

— А вы заглядывали уже во внутренний двор? — спросил Вергилиан. И, увидев, что собеседники отрицательно качают головой, добавил: — Вы непременно должны это увидеть!

Втроем они проложили себе дорогу во внутренний двор.

— Клянусь Амуром и Психеей!.. — вырвалось у Кальпурния, а Руфус просто разинул рот от изумления.

Сидевших, лежавших, стоявших и расхаживавших любовников Мессалины было здесь гораздо больше, чем внутри дворца. При этом зрелище даже у такого всякое повидавшего человека, как Сульпиций Руфус, вырвалось:

— Невероятно…

Музыканты, занимавшие стенную нишу в дальнем узком конце двора, заиграли какую-то зажигательную мелодию. Все глаза устремились к боковому входу, в котором появились шесть рабов-африканцев. На вытянутых руках они несли белоснежнокожую женщину — Мессалину. Появившийся одновременно с другой стороны и тоже обнаженный Гай Силий направился навстречу Мессалине. В ее зачесанные в виде башни волосы были вплетены золотые нити, свисавшие, словно щупальца осьминога. Голову Силия украшал венок из плюща.

Встретились они в самом центре двора, на покрытой зеленью площадке-виридарии, наполнявшей воздух ароматом самых разнообразных цветов. Рабы уложили обнаженную Мессалину на траву между белыми лилиями и желтыми соцветиями египетского гибискуса. Когда Силий присоединился к ней, Мессалина раздвинула ноги, и на глазах у всех они начали заниматься любовью.

В то же мгновение из-за колонн перистиля появилась целая толпа одетых и раздетых, но одинаково возбужденных женщин, предлагавших себя разинувшим от изумления рты мужчинам. Некоторые с благодарностью отклоняли их услуги, другие не заставляли себя долго просить, а местами и двое мужчин занимались одной и той же дамой, доставляя ей двойное удовольствие. Паре юных рабов, разносивших напитки, едва удавалось отбиваться от недвусмысленных предложений.

Сенаторам, торговцам и чиновникам знаки благосклонности со стороны взбудораженных шлюх никак не мешали обсуждать через головы своих постанывающих собратьев вопросы политики или заниматься сделками.

— Необычайная все-таки женщина, — сказал Вергилиан одному из своих коллег. — Даже сочетаясь браком, она дала возможность и нам разделить ее удовольствие.

Его собеседник, приникший как раз к белой, как фарфор, груди одной из девиц, проговорил, не поднимая головы:

— Я думаю, скоро у нас будет император помоложе и покрасивее Клавдия.

— Это лишь богам известно, — ответил Вергилиан и огляделся, проверяя, не подслушивает ли кто-нибудь их разговор. Затем, понизив голос, спросил: — Как ты оцениваешь количество поддерживающих императора сенаторов?

Второй сенатор испуганно проговорил:

— Тебе что-то стало известно, Вергилиан? — И, не получив ответа, продолжал: — Я думаю, не больше сотни продолжают хранить ему верность. В Риме и во всей империи все громче звучат голоса, требующие, чтобы государство управлялось твердой рукой. Но не будем вести речь о мерзких старцах, займемся лучше прекрасными юными девами…

Держа в левой руке кубок с вином, а правой опираясь на юного раба, Цезоний прокладывал себе дорогу среди катающихся по земле сплетенных тел.

— О! Венера и Рома, — воскликнул он громко, — почему вы позволяете почтенным мужам так забывать о своем достоинстве? Обещай мне, что никогда не станешь заниматься подобными вещами с женщинами! — обратился он к рабу и, куснув его в обнаженное плечо, добавил: — Ах ты, мой маленький сладкий птенчик!

Молодой мужчина по имени Валенс проложил себе дорогу сквозь предающуюся сладострастным утехам толпу, взобрался на цоколь одной из мраморных статуй перистиля и, хлопнув в ладоши, крикнул:

— Друзья, со стороны Остии к нам приближается страшная буря!

Большинство собравшихся были так заняты, что даже не расслышали предупреждения. А те, кто слышал, не поняли его значения. Буря, о которой говорил Валенс, готова была предстать в виде императора и его советников, сопровождаемых когортой преторианской гвардии. Ничего хорошего присутствующим это не сулило.

Увидев бесплодность своего обращения, Валенс спрыгнул с цоколя и поспешил к продолжавшим изо всех сил стараться музыкантам. По его знаку музыка умолкла, и гости начали испуганно озираться. Сложив ладони рупором, Валенс во весь голос крикнул: