Филипп Ванденберг - Гладиатор

— Нет, благодарение богам. То, что сгорел городской дом, меня не слишком трогает. Он был стар и все равно требовал переделки. А теперь освободилось место для новой постройки.

— А вот у императора, — перешел к делу Тигеллин, — потери очень велики. Он повелел заново выстроить целые кварталы, многие миллионы ушли на его новый дворец, и к тому же он вынужден раздавать продовольствие беднякам. Мы давно уже не завоевывали новых провинций, так что казна опустела. Я надеюсь, ты сочтешь возможным предоставить императору заем.

— Сколько? — спокойно спросила Мариамна.

— Сто миллионов, — столь же спокойно ответил Тигеллин.

На лице Мариамны не отразилось никаких чувств.

— Не опасно ли для императора оказаться в такой денежной зависимости?

Тигеллин пожал плечами.

— Неприятно, разумеется. Но ведь божественным Цезарю и Августу тоже приходилось временами жить на деньги простых людей. Это не наносит ущерб их величию.

Мариамне явно доставляло удовольствие видеть своим просителем представителя императора.

— Почему же твой властелин сам не пришел ко мне? — спросила она с улыбкой.

— Ты же знаешь, каким нелюдимым стал Нерон. Он живет в постоянном страхе быть убитым, как его предшественники.

— Ходят слухи, что Нерон сам поджег Рим, чтобы построить на его месте новый город, Нерополис.

— Рим полон слухов — как всегда бывает во времена больших бед. Этот слух, однако, не имеет под собой никаких оснований. Когда вспыхнул пожар, император находился в Анциуме. Если бы он поручил кому-то поджечь город, то наверняка огонь охватил бы кварталы, наиболее удаленные от его собственного дворца.

— Может быть, он решил построить заодно и новый дворец?

— Тогда он отправил бы, по крайней мере, в безопасное место свое драгоценное собрание греческих скульптур. Я друг его и хорошо знаю, что значило для него это собрание. Оно не просто стоило многие миллионы, он был всем сердцем привязан к этим статуям и плакал, как малый ребенок, увидев, что великолепный мрамор превращен огнем в известь.

— Тут трудно что-либо возразить.

— Нет, Нерон не поджигал Рим. Между прочим, ходят и другие слухи. Во время пожара в различных местах города видели людей, танцевавших и певших…

— Я тоже видела их. Это были так называемые христиане, которые верили, что пришел день конца света и их освобождения. Неужели город подожгли эти люди?

— Иудеи, — проворчал Тигеллин.

— Нет, они не иудеи, — заметила Мариамна. — В Палестине их движение только получило свое начало.

— Как бы то ни было, живут они вместе с иудеями по ту сторону Тибра. Примечательно, что как раз эта часть города не была затронута огнем.

— Но зачем это могло понадобиться христианам?

— Кто способен разобраться во всех этих восточных сектах, пустивших свои корни и в Риме? Возможно, они хотели отомстить за то, что мы держим в Мамертинской тюрьме двух их вожаков.

— И в каких же преступлениях они обвиняются?

— Они неуважительно относились к нашим богам и возбуждали народ против императора. Оскорбление величества карается смертной казнью. — Заметив, что Мариамна с недоверием отнеслась к его словам, Тигеллин добавил: — Один из них — безвредный, в общем-то, рыбак из Галилеи. Другой же — красноречивый оратор, знакомый с философией стоиков. Его схватили в Иерусалиме, но он настоял на том, чтобы его как римского гражданина судили в Риме. Очень скоро мы это сделаем. Только строгое исполнение законов не позволяет государству разрушиться.

— И ты серьезно веришь в то, что пара тысяч христиан могут поколебать устои Римской империи?

Несколько мгновений Тигеллин молчал.

— Вот уже три дня в небе висит комета, — заговорил он наконец. — По словам звездочетов, такие знамения предвещают гибель владыкам. Нерон спросил у своего звездочета Бальбилла, что следует предпринять, чтобы предотвратить беду.

— И какой же совет дал Бальбилл императору?

— Сказал, что в качестве искупительной жертвы должна быть пролита кровь какого-нибудь выдающегося человека. Это даст возможность противиться неблагоприятным обстоятельствам.

— Твой император слишком уж не уверен в себе и убедил себя в том, что дни его правления сочтены. Как бы то ни было, правит он уже больше десяти лет, не самых, надо сказать, худших лет для Рима. И все-таки похоже, что нашему владыке предстоит умереть насильственной смертью.

— Но ведь не кто иной, а он — император!

— Он одинокий, несчастный человек, удерживающий власть при помощи преторианцев. Мир потеряет в нем артиста, певца или поэта, но никак не политика.

— Ты почти в точности повторила его собственные слова, Мариамна, но что делать, если судьба предназначила ему быть императором? Скажи же, что передать ему? Может он рассчитывать на заем?

Мариамна задумалась, а потом твердо проговорила:

— Сто миллионов сестерциев — это огромная сумма и невероятный риск…

— Император не просто человек, пришедший просить о займе! — воскликнул Тигеллин.

— Кредит есть кредит, — спокойно ответила Мариамна, — и заимодавец должен быть уверен в том, что вернет свои деньги вместе с причитающимися процентами.

— Ты сомневаешься?

— Я, по меньшей мере, не вполне уверена. Двенадцать тысяч преторианцев не являются для меня достаточной гарантией. Спроси у императора, какое обеспечение предоставит он мне взамен ста миллионов сестерциев. После этого я приму решение.

Голос Мариамны звучал настолько твердо, что Тигеллин не решился спорить. Попрощавшись, он покинул виллу.

Рим возрождался еще более блистательным и нарядным, чем прежде, но в городе нарастало брожение. Пустая казна заставила Нерона пойти на необычные меры, еще более увеличившие число его врагов. Он отправил своего вольноотпущенника Эрата в Азию, а Секунда Карринаса в Грецию, поручив им силой захватить в храмах этих провинций золотые изображения богов и ценные дары паломников. Все это они должны были доставить в Рим. На остальные провинции была наложена высокая дань. Когда император начал забирать золото даже из римских храмов, это окончательно лишило его поддержки и собственного народа.

На стенах домов начали появляться направленные против императора памфлеты, в которых говорилось: «Пусть катится в преисподнюю, граждане, вместе со своим новым дворцом!» И в разговорах вместо обычных шуток все чаще звучали насмешливые песенки.

Нерон чувствовал, что пропасть, отделяющая его от народа, становится шире и шире. Городской пожар все еще оставался основным предметом разговоров римлян. Как могла произойти таких размеров катастрофа? Было немало римлян, которые, глядя на новые монументальные постройки, полагали, что император и впрямь поджег город, чтобы, перестроив его, создать вечный памятник себе. Чтобы раз и навсегда искоренить слухи, Нерон поручил Тигеллину, командующему преторианской гвардией, провести расследование причин пожара.