Борис Минаев - Мягкая ткань. Книга 1. Батист

– Выпейте со мной, молодой человек, – строго сказала мадемуазель Катрин.

– Вообще-то я тоже хочу поговорить, – согласился Даня, и они сели за стол.

Отхлебнув, мадмуазель Катрин спросила:

– Где же вы тренировались? Тут нет моря.

– У себя в Одессе, – ответил Даня.

Он как-то сразу захмелел, но пытался сделать вид, что ничего не происходит.

– Все это странно. Очень странно. Вы не самоубийца? А то я заявлю в полицию.

– Нет, – просто ответил Даня.

Помолчали. Посмаковали бренди.

– А вы о чем хотели со мной поговорить? – спросила мадемуазель Катрин.

– Я? – растерялся Даня. – А, ну да… Я хотел… Я хотел поговорить о… Даже не знаю, мадемуазель Катрин, может быть, в другой раз.

– Другого раза может не быть, – улыбнулась она.

– Ну да, хорошая шутка. Мадемуазель Катрин, а вы ничего не боитесь? – спросил Даня, расхрабрившись после третьего глотка бренди.

Она была, казалось, удивлена:

– А почему вы спрашиваете?

– Не знаю. Извините, может быть, я не должен… Или это неприлично… Но мы, русские, всегда, когда выпьем, ведем откровенные разговоры.

– Мы, французы, тоже.

– Да?

– Спрашивайте, молодой человек!

– Мадемуазель Катрин, мне почему-то кажется, когда я за вами наблюдаю, вернее, когда я вижу, как вы управляетесь с делами по дому и все такое прочее, что вы… ничего не боитесь. Что вам неведом страх перед жизнью. Что нет вещи, которая могла бы вас привести в смятение или растерянность. Может быть, это ложное впечатление.

– Конечно, ложное, – сказала она. – Есть вещи, над которыми человек не властен. Завтра я заболею и буду лежать, как никому не нужное бревно. Вам бы самому это понравилось?

Даня хорошенько подумал.

– Да нет, это не то… – произнес он. – Ну, у вас же на случай болезни есть уже оборонительные редуты. Вы же все знаете, вы все спланировали. Кто будет управлять гостиницей, какой будет доктор, откуда сиделка. Вы простите, что я об этом так смело говорю, но…

– Вы совершенно правы. Первое время пансионом будет управлять Жан, мой помощник. Потом приедут дети моей сестры из Парижа, если все будет совсем неважно, и решат, что делать. Или они наймут Жана, как и я, или продадут все это. Скорее всего, второе. Кому охота возиться, если можно продать? Это не их жизнь. Свой доктор у меня тоже есть. Больница у нас в городе неплохая. А что особенного во всем этом? Почему вы заставляете меня отчитываться? Все равно я этого очень боюсь. Это старость. Нужно к ней готовиться. Но страх-то от этого не меньше.

– Простите, мадемуазель Катрин. Да, конечно. Но я хочу понять: есть ли нечто неведомое, неизвестное, к чему вы не можете подготовиться?

– Есть, конечно, – подтвердила она.

– И что это?

– Война.

– Война?! – поразился он.

– Ну конечно, – сказала мадемуазель Катрин. – Вы просто не знаете, что это такое. А я знаю. Я видела, что сделали боши с Францией в прошлую войну. В семидесятые годы. Мне тогда было мало лет, но я все прекрасно помню. А теперь все будет гораздо хуже.

– Будет? – спросил Даня. – А откуда вы знаете?

– Я чувствую. Для этого не надо быть гадалкой. Просто нужно иногда поговорить с людьми. Они все вам расскажут.

– И что же?

– Все к этому уже готовятся, – просто сказала она.

– Черт! – не выдержал Даня. – Вот об этом я и говорю. У вас на все есть ответ. Вы все уже знаете. Даже если город захватят немцы, вы точно так же будете сдавать свои комнаты.

– А как бы вы хотели? – раздраженно спросила мадемуазель Катрин. – Чтобы я заперлась в подвале и не подавала признаков жизни? Если стрелять будут на улице, я так и сделаю. Но я вас тоже хочу спросить, Даня. Зачем вы это делаете?

– Что «это»?

– Да вот это. – Она кивнула на вещи. – Вы зачем сюда приехали? Учиться? Ну вот и учитесь. Вместо этого вы решили серьезно рискнуть жизнью. Ваша жизнь пока еще не принадлежит только вам. Есть родители. Семья. Родина. Нет?

– Да… – сказал Даня неуверенно. – Но все-таки по большей части она принадлежит мне. Я почему-то в этом абсолютно убежден. Но вы спросили меня – зачем? Я вам отвечу. Меня раздражает неизвестность. В моей жизни, в отличие от вашей, слишком много неизвестности. Я хочу испытать себя… ну, чтобы она меня больше не раздражала…

– Вы делаете это для нее? Для вашей девушки? – перебила мадемуазель Катрин.

И Даня понял, что именно для этого вопроса она пришла с бренди.

– Я же говорю, вы все знаете, – засмеялся Даня. – Ну, конечно, для нее. Но если вам будет угодно, главным образом я хочу понять, существует ли другой мир, о котором я все время думаю. Или нет.

– Другого мира нет, – сказала мадемуазель Катрин. – Это вы напрасно затеяли. Весь мир здесь. Вот он. И Бог тоже здесь. Буквально в этой комнате. Все просто. – Мадемуазель Катрин встала. – Когда вы уезжаете? – спросила она. И, недослушав ответ, бросила, уходя: – Перед отъездом не забудьте заплатить за две недели вперед. На всякий случай.

Они взяли билеты в разные вагоны. Через час Даня прошел мимо ее купе, но она сделала строгое лицо. Поезд медленно выползал из трудного горного участка, где были постоянные повороты, подъемы и где кромешная темнота все время наползала на них – темнота от густой и бесстрастной тени, образуемой скалами и холмами вокруг Клермон-Феррана. И слева начало светить солнце. Оно светило ей прямо в лицо сквозь оконное стекло, и от бесконечного стука, горячего солнца, раннего подъема и волнений Мари заснула. Когда она проснулась, Даня сидел рядом. Она сердито сверкнула глазами, а потом улыбнулась и спросила шепотом:

– Сколько еще ехать?

– Три часа, – тоже шепотом ответил он.

Большой грузный мужчина в офицерской форме странно на них посмотрел, но ничего не сказал.

В Харькове, в районе Сумской улицы, стоял некогда дом – вполне обычный для Харькова, увитый весь по фасаду красивым плющом, отчего в его квартирах, правда, было темновато, с одним высоким подъездом и гулким, как бы искривленным двором. Во дворе этом стояли две большие беседки, образующие тупой угол с галереей и тоже оплетенные плющом, отчего двор имел вид маленького городского сада, и всегда в нем сидели или стояли посторонние люди, привлеченные этим неожиданным уютом (войти во двор можно было через арку соседнего дома, из переулка). Между беседками имелся также небольшой фонтанчик. И темно-красные стены этого дома, и прохлада, и облупленная от старости, но неожиданно милая синяя краска старых беседок создавали вид практически европейский, можно даже сказать, римский.

Дом этот, кстати, имел в Харькове много разных названий – «дом адвоката Петрова», «дом с беседками», «генеральский дом», и прочее, и прочее, но будем для ясности называть его домом Каневских, хотя Каневские занимали в нем только одну квартиру на втором этаже, да и то не сказать чтобы самую большую. Заселение их в этот дом произошло перед Первой мировой войной, примерно в 1912 году, не раньше.