Мария Воронова - Сестра милосердия

Насколько Элеонора смогла понять, белогвардейцы занимали двухэтажный каменный дом напротив, а красные хотели их оттуда выбить или, по крайней мере, блокировать.

Сколько тут, метров десять? Успею добежать. Это три секунды максимум. Никто не поймет, что я делаю, а я уже буду у наших. Сразу спрячусь за парапетом, там меня пули не достанут, а объяснить благородным людям, кто я такая, не составит труда. Не примут же они меня за красную шпионку!

Раз, два, три!

Она вскочила, побежала, но сразу мощным ударом была сбита с ног.

Вот и все…

Она часто слышала, что пулевое ранение воспринимается как сильный удар, а боль приходит потом.

Но это оказалась не пуля. Ее сбил с ног и закрыл собой немолодой красноармеец, она видела его густые, с сильной проседью усы очень близко от своего лица:

— Ты что, девка? — спросил он весело. — Ты погоди на рожон переть, помереть успеешь!

Тут из переулочка появилось двое раненых, в грудь и в голову. Пришлось вести их во дворец, к Калинину.

Поздно вечером с санитарной машиной прибыл маленький, заросший до глаз черной щетиной комиссар и сказал, что решено оставить Детское Село. Эта машина — последняя, так что если раненых много, пусть доктор решает, кого в нее сажать, кого отправлять пешком, а кто остается.

Что ж, это военная медицина.

Николай Владимирович очень разумно распорядился наличными ресурсами, но восьмерых тяжелых пришлось оставить. Они не были безнадежны, просто шансов выжить у них было меньше, чем у других. Слава богу, все они были в забытьи, не пришлось объяснять, что их покидают на верную смерть.

За время службы в госпитале Элеонора наслушалась россказней о зверствах белогвардейцев. Естественно, это была грязная пропаганда, в которую нормальному человеку стыдно верить.

Белые офицеры не будут пытать и мучить раненых, попавших к ним в плен, но ведь они не будут их и лечить! А страдания, причиняемые повреждением брюшной полости, тяжелее иных пыток.

— Я остаюсь, — тихо сказала Элеонора.

— Что вы придумали? — она никогда раньше не слышала от Калинина такого сердитого тона. — Боитесь занять чье-то место в машине? Так идите с частями на марш, только не оставайтесь. Беляки вас не пощадят.

— Голову оторвут или что похуже! — засмеялась Элеонора, неожиданно вспомнив слова, которыми пугала ее Ксения Михайловна перед отправкой на фронт.

— Вот именно.

— Бросьте! Я в штатском, при мне нет никаких изобличающих документов. Собственно, их вообще нет, не позаботились выдать. Я просто местная жительница, вот и все. Раненых тоже можно раздеть и убрать их красноармейские книжки. Сойдут за случайных жертв уличных боев, если повезет.

— Это вряд ли. Элеонора Сергеевна, — Калинин схватил ее за руку, — как же я вас оставлю тут?

— Да очень просто! Вы врач и нужны тем, кого еще можно спасти, а я сестра милосердия и должна помочь умирающим. Кроме того, я ничем не рискую, в отличие от вас.

— Что ж, тогда прощайте! Даст бог, скоро увидимся, — Калинин порывисто обнял ее и вскочил на подножку уже тронувшегося грузовика.

Элеонора помахала ему вслед и вернулась во дворец. Пока шла эвакуация раненых, большинство местных жителей разошлись по домам, она осталась с умирающими одна.

Наступившая вдруг тишина испугала больше, чем грохот боя. Что ждет ее и этих людей, за судьбу которых она приняла ответственность?

Сначала Элеонора хотела вывесить на дворце флаг Красного Креста, чтобы раненые белогвардейцы видели, куда идти, но потом поняла, что это будет предательством по отношению к тем, кто тут остался.

Если открыто признать, что здесь был медпункт красных, то выдать их за случайно пострадавшее мирное население никак не получится.

Раненых перенесли в полуподвальное помещение, в мирное время, очевидно, служившее кухней. Тут стояли большие каменные и чугунные плиты, потолок был закопчен. В углу находилась неприметная дверь, Элеонора заглянула туда и поняла, что она ведет в погреб. Она подумала, не стоит ли спрятать раненых там, но сразу отказалась от этой мысли. Погреб будет первым местом, куда заглянут победители в поисках продуктов. Элеонора проверила, не осталось ли что-то из обмундирования, что может выдать принадлежность к Красной армии. Не зная, чем помочь, аккуратно обтерла от пыли и пота лица.

Один немолодой боец пришел в себя и попросил пить. Ему нельзя было, как раненному в живот, но Элеонора подумала: зачем к мучениям умирающего добавлять еще и жажду, — поэтому дала ему несколько глотков.

Это ее враги. Но она обещала Калинину позаботиться о них и останется с ними до конца.

Она проверила свои запасы. Калинин оставил немного морфия на самый крайний случай и несколько бинтов. Это все, чем она располагает.

Но какая все же страшная тишина…

Когда же белогвардейцы наконец займут город? Скорее бы уж нашли ее саму и ее подопечных, любая определенность лучше этой томительной неизвестности.

Тут земля словно бы глубоко вздохнула.

Элеонора не успела понять, в чем дело, как раздался новый глухой удар, и со стены с оглушительным звоном упал медный таз для варенья.

Артиллерия, поняла Элеонора. Но зачем?

Здесь они были в относительной безопасности. Только если прямое попадание…

Она поднялась в холл. Хрустальная люстра под высоким сводчатым потолком раскачивалась и тревожно звенела, подвески падали с нее, будто летний дождь.

Элеонора с трудом толкнула тяжелую дубовую дверь и выглянула на улицу. Там бежали люди с окаменевшими от страха лицами. Совсем близко что-то тяжело свистнуло, и она увидела, будто в замедленном сне, как верхушка клена падает на землю, взмахнув красными листьями, словно огненным крылом.

— Сюда, скорее сюда! — изо всех сил крикнула она и замахала руками. — Господа, пожалуйте, по лестнице вниз. Места хватит!

Всего во дворце нашли убежище человек сорок, большей частью женщины с детьми. Элеонора усадила их, повторяя, что здесь они в безопасности, и как бы ни был страшен артиллерийский огонь, долго он не продлится.

Элеонора боялась духоты и открыла все заслонки в плитах. Архитектор должен был предусмотреть, что в кухне постоянно горят плиты и работает много людей, и спроектировать хорошую вентиляцию.

Запас воды был, слава богу, достаточным, полный бак литров на восемьдесят. Судя по тому, что вода немного затхлая, наполнен он давно, но привередничать нечего.

— Во утюжат! — вдруг негромко сказал пожилой раненый. — Но ты не бойся, дочка. Снаряд два раза в одну воронку не попадает.

— Да, один и тот же снаряд в одну и ту же воронку…

— Видишь, ты сама все знаешь, — засмеялся раненый и тут же поморщился от боли.

— Лежите тихонько, — посоветовала Элеонора и снова поднесла к его губам кружку с водой.