Мария Воронова - Сестра милосердия

Дома ее ждал прекрасный обед — суп из целой картофелины и ржаной сухарь.

Чем скуднее становился паек, тем больше значения Элеонора придавала сервировке стола. Так казалось, что еды немножко больше.

Она достала полный столовый прибор и расправила салфетку на коленях. Перед тем как начать обедать, немножко помолилась. Этот обычай, усвоенный ею в Смольном институте, почему-то был не принят в семье Архангельских, на фронте ели как придется, а теперь она снова к этому вернулась.

Поначалу она молилась своими словами, но потом проговорила «Отче наш», и на душе стало легче. И Элеонора взяла за правило каждый день вспоминать по молитве, которых в Смольном институте было выучено великое множество.

— …не оставь меня грешную и не отступи от меня за все грехи мои, — тихонько говорила Элеонора, как тут ее прервал дверной звонок.

Девушка прислушалась: если кто-то есть в кухне, то и откроет дверь. Это все равно не к ней.

Элеонора не считала возможным приглашать к себе гостей. Во-первых, просто неприлично, чтобы живущая одиноко девица «принимала», а главное, квартира была так густо заселена, что Элеоноре было просто неловко перед соседями посягать на и без того скудное пространство.

Она закончила молитву, и несколько секунд царила прекрасная тишина, но тут в дверь постучали.

— Сами открывайте своим гостям, — прошипела бледная акушерка Солодкая, но Элеонора не ответила.

На пороге стоял Алексей Ланской…

Возможно ли? Не сон ли это? Сердце колотилось как сумасшедшее, а все вокруг виделось, словно в радужном тумане. Алексей стоял, кажется, улыбался, а Элеонора не могла даже увидеть его лица. Стало нечем дышать, и не верилось, что это все происходит наяву.

Сколько раз она представляла себе их встречу! Сколько раз видела Алексея во сне…

Он шагнул к ней, обнял крепко, но от волнения она не чувствовала любимых рук. Такое долгожданное и такое внезапное счастье! Все слова куда-то исчезли, кажется, она забыла даже собственное имя… И только чувствовала, как глаза наполняются слезами, а она совсем не хотела плакать.

— Дорогая, что ты… — Алексей ласково целовал ее. — Не плачь, не плачь! Все хорошо, я вернулся!

Элеонора отстранилась, пытаясь хоть немного сосредоточить взгляд и рассмотреть любимого. Это получилось с большим трудом, и Элеонора так и не смогла понять, сильно ли Алексей переменился. Просто любимый, вот и все.

Он был в штатском и вдруг показался ей, привыкшей видеть Ланского в мундире, немного чужим.

Наконец ей удалось справиться с волнением. Молодые люди снова крепко обнялись, губы их слились в поцелуе.

Боже, она ведь стала забывать вкус его поцелуев… Почти не помнила тепло его ладоней и ту нежность, с которой он обнимал ее. И как она слушала стук его сердца, склонив голову ему на грудь…

— Алексей, как ты меня нашел?

— Ты же оставила свой адрес на моей старой квартире. Там теперь живут совсем другие люди, так странно… Я даже удивился, что они вспомнили о твоей записке.

Элеонора вздрогнула, подумав, на какой тонкой ниточке висело ее счастье. Не надеясь на человеческую память и обязательность, она оставила свои координаты везде, где Алексей мог бы ее искать: на прежней квартире Архангельских, в Клиническом институте, даже всунула бумажку с адресом профессору Крестовоздвиженскому, притворяясь, что не замечает его недовольства. И все же как хорошо, что нынешние жильцы квартиры на Васильевском оказались ответственными людьми!

Опомнившись, Элеонора усадила Ланского обедать, радуясь, что у нее есть чем его покормить. Сама она не смогла бы проглотить ни кусочка. Он, смеясь, отнекивался, тянулся к ней, но Элеонора с напускной строгостью отводила его руки.

И чувствовала почти физическое наслаждение, глядя, как он ест… В Смольном их учили домоводству: как готовить изысканные кушанья, делать запасы на зиму и экономно вести хозяйство. Элеонора знала, что все прочат ей участь старой девы, с грустью разделяла эту точку зрения и поэтому не слишком увлекалась домоводством, хотя и учила предмет на отлично, чтобы не потерять звание первой ученицы. Теперь у нее вдруг открылся странный талант — из скуднейшего набора продуктов она стряпала вполне съедобные блюда, изумляя даже такую искушенную хозяйку, как Ксения Михайловна.

А этот суп особенно удался…

— Правда, вкусно? — спрашивала она, а Алексей только восхищенно закатывал глаза, и не было в ту минуту счастливее людей на земле!

Выйдя в кухню заварить чай, она без сил опустилась на табурет. Все еще не верилось, что это происходит с ней, слишком быстрая и внезапная перемена. Еще утром она была одинокой девушкой, тоскующей о без вести пропавшем женихе, и вдруг одна секунда, и все изменилось! Это было так трудно принять, что, возвращаясь с чаем, Элеонора секунду помедлила перед дверью, опасаясь, что сейчас она откроет, а в комнате никого нет…

Но Алексей сидел за столом и внимательно смотрел, как она наливает чай.

— Морковный? — улыбнулся он, кивая на чашку.

— Копорский! — гордо ответила Элеонора. — Мы с Ксенией Михайловной сами собирали. Она меня научила, что лес — большое подспорье! Мы осенью с ней набрали и ягод, и грибов… — Элеонора осеклась. Давно подмечено, что люди, встретившиеся после долгой разлуки, часто говорят о всяких мелочах. — Алексей, расскажи же о себе!

Он пожал плечами:

— Это печальная и скучная повесть для любимой женщины. Не хочу тебя огорчать.

— И все же… Расскажи, я слишком люблю тебя, чтобы ты меня щадил.

— Моя судьба ничем не отличается от судьбы большинства русских офицеров, — Алексей поморщился, — разброд и шатание в войсках, потом этот позорный Брестский мир… Потом я попал в Новочеркасск к Алексееву. Ну, а потом моя часть перешла на сторону красных, мне едва удалось бежать.

Элеонора изо всех сил стиснула его руку.

— Я мог бы перейти вместе со своей частью, — криво усмехнулся Алексей, — этим ордам нужны кадровые военные, на одной жажде крови много не навоюешь. Некоторые мои товарищи так и сделали.

— К сожалению, так поступают многие, — вздохнула Элеонора, — даже я, если вдуматься. Я ведь служу в госпитале.

— Дорогая, это совсем другое дело. Ты всегда была слишком строга к себе.

— Господи, какое счастье, что ты вернулся! Ты же насовсем? — с замиранием сердца спросила она. — Ты не должен возвращаться в армию?

— Сейчас такое время, что никто ничего не должен, — грустно заметил Ланской, — наверное, мне, как русскому офицеру, следует пробираться к своим и биться до последней капли крови… Но, Элеонора, чем больше я думаю, тем меньше вижу в этом смысла. Воевать за счастье народа с ним же самим?! Господи, да этот народ, который чуть не расстрелял меня за то, что я не хотел вместе с ним грабить и пьянствовать, пусть он живет как хочет и сам ищет свое счастье! Народ-богоносец… Ты бы видела, какие вещи он творит… Свинство, пакость!