Гасьен Куртиль де Сандра - Мемуары графа де Рошфора

Так счастливо отделавшись, я продолжил движение, прибыл во Францию, где все были уверены, что все потеряно со смертью господина де Тюренна. Даже король вынужден был обратиться к господину принцу де Конде, который был во Фландрии, срочно прибыть на помощь армии в Германии. Это не помешало немцам осадить Гагенау, но принц де Конде подоспел вовремя, и они сняли осаду. То же самое произошло под Саверном, который обстреливали три дня из орудий, забрасывали бомбами. Это немного ободрило королевство, увидевшее, что успех еще возможен [109].

Я уже прибыл ко двору, когда пришли эти хорошие новости. Смерть господина де Тюренна все стояла перед моими глазами, и если бы Богу было угодно мое одиночество, я думаю, что я готов был уйти в монастырь. Но я к этому всегда имел неприязнь, и мне оставался лишь пример этого великого человека. Это удивительно для человека, которому уже было семьдесят лет, быть так привязанным к жизни и не мочь от нее отказаться. Но, по правде говоря, я не выглядел на свой возраст, как я уже, кажется, говорил, и я не избегал женщин. Действительно, я даже стал причиной того, что один дворянин из Пикардии, имя которого я позволю себе умолчать, стал сгорать от ревности к своей жене. Став совсем больным, он переоделся в монаха-францисканца, потому что знал, что она часто ходит на исповедь к представителям этого ордена. Он подговорил ее лакея, чтобы, когда она пошлет его за своим обычным исповедником, он сказал, что тот заболел, но вместо себя прислал своего коллегу. В одежде монаха он вошел в ее комнату, где его невозможно было узнать из-за недостатка света, и стал играть свою роль перед ней. Вместо того чтобы принимать исповедь, он стал выяснять, нет ли у нее привязанности ко мне, а она не могла понять, почему, несмотря на то что она отвечает, он в сотый раз спрашивает ее одно и то же. Он попытался еще разузнать что-то по поводу своих прочих подозрений, и, если верить тому, что она потом рассказала, он не узнал ничего, кроме того, что и так все знали. Но она узнала его по голосу, хотя он и предпринял все меры предосторожности. Однако она была достаточно умна, чтобы не показать этого, так что они обманули друг друга в том, что является самым святым в религии: один, пожелав узнать, верна ли она ему, другая, чтобы вылечить его от болезни, которая грозила повредить его рассудок.

Пока я таким образом проводил время, войска короля отбивались от противника, который уже собирался вступить на территорию королевства. К сожалению, смерть господина де Тюренна оказалась не единственным несчастьем, свалившимся на нас, вдобавок при Триере маршал де Креки [110]был так бит, что трудно даже вспомнить о другом подобном разгроме. Он отправил всю свою кавалерию за фуражом, а когда появился противник, ему просто не с кем было сражаться, и враг прекрасно воспользовался этим. Почти четыре года я вел приятный образ жизни, отдыхал, но это было так страшно скучно, что я решил опять пойти на войну, если представится хоть какая-нибудь возможность. Но все меня знали, и мне было стыдно обращаться к кому-либо в моем возрасте, и я предпочитал оставаться, ничего не делая. Не знаю, это ли сделало меня совсем больным, но это скоро стало весьма опасно, что даже подумали, что я уже не выкарабкаюсь. Я болел дизентерией, но я был еще так силен, как не был и в двадцать пять лет. Я и не подозревал, как мне плохо, и лишь мой камердинер рассказал мне об этом, когда я увидел, что он плачет, как ребенок, из-за того, что хирург сказал, что со мной все кончено. Я сказал «хирург», так как заболел я в деревне, и обычный врач уже находился далеко, и я за ним не посылал. После этого я послал за носилками в Париж, от которого я находился в двенадцати лье. Прибыв туда, я обратился к доктору Жонке, у которого я обычно лечился, и первое, что он меня спросил, не предавался ли я разврату. Я спросил, что он имеет в виду, так как я знал множество способов подебоширить и прекрасно относился к женщинам. Но он сказал, что имеет в виду вино, что от него ничего не нужно скрывать. Я ответил отрицательно, и тогда он сказал, что еще есть надежда, хотя он ничего не может гарантировать, так как я уже немолод. Он посоветовал мне послать за священником. Я поверил ему и отдал себя на волю Господа.

Пять месяцев потом я пил лекарства. В это трудно поверить, что человек, которому уже был почти семьдесят один год, мог так долго сопротивляться болезни, которая губит и значительно более молодых. Но Бог свидетель, что я не лгу. Как бы то ни было, после многочисленных консультаций мой врач сказал, что он использовал уже все, что знал в медицине, что он не может больше ничего сделать, что все лекарства могут скорее добить меня, чем облегчить мое состояние. Он сказал, что является моим другом больше, чем просто доктором. Хотя мой возраст и моя болезнь пугали меня, я попросил его просто иногда заглядывать ко мне. Но так как это был хороший человек, он не стал брать с меня больше денег, и, хотя моя болезнь длилась еще четыре месяца, он продолжал наблюдать за мной. Действительно, я принял такое количество всяких лекарств, но они не помогали, а потом решил обратиться к одному капуцину, про которого мне сказали, что он восхитительный человек. Придя к нему, я пожаловался, что очень давно страдаю, и думал, что он начнет утешать меня, но он с безжалостным видом сказал мне, что видел людей, которые страдали значительно дольше меня, что господин герцог Люксембургский болел такой же болезнью четыре года и что со мной может быть то же самое. Если бы я мог побить его за такие слова, я сделал бы это, но я был так слаб, что малейшее дуновение ветра могло меня свалить. Тогда я спросил его, может ли он посоветовать мне что-нибудь, что дало бы мне облегчение, что я устал, что восемь месяцев я почти не сплю. Он принес мне на следующий день некий чудесный сироп, прекрасный по вкусу. После него я спал двенадцать часов подряд и, придя потом к нему, сказал, что не видел ничего подобного в жизни. Но пока играть победу было рано. Другие его лекарства не имели такого успеха. Я отказался от услуг капуцина, как отказался и от других, но тут в Париже появилась мадам д'Ор, сестра маркиза де Фёкиюйера. Я был знаком с ней и с ее мужем, который был очень храбрым дворянином. Узнав новости обо мне, он пришла ко мне и принесла некий хлеб, похожий на хлеб из колосьев, и я странным образом выздоровел. С этого времени я все время носил его с собой, и могу сказать, что ему я обязан жизнью.

А тем временем война, длившаяся еще два-три года, наконец закончилась мирным договором, который был подписан в Нимвегене. Наш король получил большие преимущества: он сумел разъединить своих противников, и они вместо того, чтобы выступить совместно, заключали каждый свой отдельный договор [111], что с их стороны было серьезной ошибкой, но они не понимали этого.