Марта Шрейн - Эрика

— Как пропал? — удивился Гедеминов. — Он что, ребенок? Когда это случилось?

Следователь пристально посмотрел на него и сказал:

— Рабочие фабрики были свидетелями того, что он ругал тебя на чем свет стоит. Так что вы не поделили? Вы были знакомы раньше?

— Ну, во–первых, он был моим начальником в зоне. Хороший был, строгий, но справедливый. Я помню, его из–за контузии головы в санаторий направляли. Потом уже через много лет здесь, на фабрике, встретились.

— Какие были у вас взаимоотношения? Вы враждовали?

Гедеминов продолжал играть роль бывшего заключенного:

— Как я мог с ним враждовать? Он большой человек, начальник. А я рабочий. Какие могут быть у нас отношения? Я из бывших богатых, а он с детства богатых не любит. Как напьется, так кричит: «Всех надо уничтожить!» Богатых больше нет. Все равны. Ну, а он все еще что–то имеет против меня. Я даже жалобу на него писал. Обижал он меня часто. Но я молчал. Он нервный, воевал. Имеет право ненавидеть бывших богатых. Но перед тем, как мне случилось в больницу лечь, Попов был в хорошем настроении, и даже поинтересовался моим здоровьем.

— Знаю. Но ссора же была?

— Да не ссора. У нас кобыла старая на фабрике подохла. А дома протапливаются резиновыми отходами. Их надо развозить. Начальник привел молодого необъезженного жеребца. Возница, совсем старик, не смог коня в подводу поставить. Вот начальник и стал его кнутом усмирять. Мне его жалко стало. Я и вырвал кнут из рук Попова. У него, Попова, контузия головы на фронте была. Он иногда себя не помнит. Кричал, конечно, на меня. Конь его лягнул. А я говорю: «Чего зря коня бить? Усмирю его и поставлю в подводу сам».

— Усмирил?

— Конечно. Я люблю лошадей.

— А дальше?

— Что дальше? Дальше все. Вы проверьте, может он в психиатрической клинике. Он уже лежал там.

Пришел врач, принес больничную карту Гедеминова.

— Вот здесь все записано, посмотрите, — показал он следователю.

Следователь, усмехнувшись сказал:

— Этот Попов рассказывал рабочим фабрики небылицы, что ты грозился его ногой по голове треснуть. Акробатом тебя считает. А еще говорил, будто ты можешь убить человека ребром ладони. У него точно не все дома, — покрутил следователь пальцем у своего виска.

Врач показал на Гедеминова: — Больной был в таком состоянии, что едва выжил. Вы не знаете, что такое больное сердце! Двигаться нельзя. Кто ему встать разрешит. Вон его домашние тапочки под кроватью. Они новые. Как принесли, так и лежат.

Следователь взял тапочки, посмотрел и сказал: «Новые, неношеные». Посмотрел под подушкой, под матрацем…

— Ничего нет, — сказал он и добавил: — Да я знаю, что ты, Гедеминов, жалобу писал на Попова. Есть справка, что Попов лежал в психиатрической лечебнице. Тут ты прав. А такие больные…

Постояв еще около Гедеминова, следователь ушел. Ночью пришел доктор и, разбудив Гедеминова, жестом позвал его за собой. Зашли в кабинет врача.

— Сутки спите, не многовато? — спросил доктор.

Гедеминов уже вспомнил его фамилию. Но про себя решил не признаваться в этом.

Доктор пристально смотрел на него.

— Вы не узнаете меня? — спросил он.

— Простите, но я вас раньше не встречал, — ответил Гедеминов.

— А я вас сразу узнал. Вчера жена моя с детьми приходила. Я ей вас показывал.

— Да что происходит? Зачем меня показывать? — спросил Гедеминов.

Доктор достал из шкафа спирт, разлил по склянкам:

— Выпьем за встречу!

— Вы меня с кем то путаете. И у меня сердце, вы же знаете, мне нельзя пить, — удивился Гедеминов.

— Бросьте, Александр Павлович, — засмеялся доктор, — когда вас привезли в мое дежурство, я вас сразу раскусил. Сначала думал: «Симулянт, работать не хочет, притворился больным, чтобы бюллетень дали». Потом смотрю, доктор Гедеминова хлопочет рядом с вами. Я и раньше думал, где я эту оригинальную фамилию слышал. Посмотрел вам в лицо и вспомнил. Вы же, батенька, мне жизнь спасли в сорок втором, на шахте. Я Давид Коган. Вы меня до клети донесли и достали из кармана сухарь. Я пожевал и ожил. А на следующий день нам пайки прибавили. Я после четвертого курса медицинского института в лагерь попал, мне только двадцать лет было. А гнить живьем в шахте не хотелось. Выпейте же! У меня дети родились, жизнь продолжается, понимаете? — Доктор продолжал: — В общем, я воевал под началом этого Попова в штрафной роте. Гад, подонок. Раненых на поле боя бросал. Но я сам выполз и друга вытащил. Меня, слава Богу, в ногу ранило. Попал в госпиталь, оставили работать там. После войны диплом врача получил.

Поскольку Гедеминов продолжал молчать, доктор снова спросил:

— Неужели вы меня не узнаете? Я же Давид из вашей бригады. Мы с вами на шахте работали в войну. Не хотите признаться, что узнали меня. Но вам это ничем не грозит! У вас еще был какой–то метод выживания…

— Я вспомнил Вас, — признался Гедеминов.

— Добрый вы мой человек! Дайте я вас расцелую за всех спасенных! — обрадовался доктор и обнял Гедеминова.

Гедеминов саркастически рассмеялся:

— Не такой уж я добрый. Я грешный, как все в этом мире. И целовать меня не надо. Вы не женщина.

Но доктор прервал его:

— Вы замечательный человек! Но как этот Попов рядом с вами оказался, я имею в виду, на фабрике?

— После смерти Сталина в НКВД чистка была. Правда, не такая, как в 37‑м. Просто уволили палачей. Правда, его сначала, как участника двух войн, помощником прокурора поставили.

— Ну он же малограмотный! — удивился доктор.

— Казнить — ума не надо, — усмехнулся Гедеминов. — А потом назначили заведующим хозяйством обувной фабрики и заодно секретарем партийной организации. А я, как вы можете догадаться, в партии не состою, и потому у меня ничего общего с Поповым не было. Где–нибудь напился и спит у знакомой бабы. Зря всполошилась милиция.

— Третий день спит? — удивился доктор.

— Ну какое нам до него дело? Давайте уж выпьем вашего спирта и порадуемся тому, что мы живы, что мы на воле. И за наши семьи! — поднял Гедеминов склянку.

Доктор понял, что из Гедеминова ничего не вытащишь, и спросил:

— А это ничего, что ваша красавица жена по ночам дежурит с другими докторами? Вы не ревнуете? Я бы свою не пустил… Простите мою бестактность, я вспомнил: в зоне говорили, что вы настоящий князь. Это правда?

— Это правда, и жена моя княгиня, потому как мы венчаны. Поэтому она не может опуститься до флирта с дежурным врачом, даже если он в нее по уши влюблен. Но давайте лучше о моем сердце. Что со мной? Я все время хочу спать.

Доктор послушал сердце и сказал: — Ничего не понимаю. Сердце хорошее. Но откуда сонливость? Может, стресс… у вас?. Здесь что–то не то. Ну, идите спать… князь… Я все–таки должен вас задержать на дней восемь–десять. Это необходимо, чтобы в дальнейшем у милиции не вызывать подозрений. Мне приятно, что я встретил вас, пусть даже так необычно. Спокойной ночи, Александр Павлович. Удивительно, что мы встретились…