Юсиф Чеменземинли - Девичий родник

Пророк, рассердившись еще сильней:

— Кто такой Зевс? Нет бога сильней и могущественной Иеговы. Он один и нет у него соправителей, а те, кто думает иначе, — богохульствуют.

Меж эллином и пророком завязался жаркий спор. Все жители оазиса столпились вокруг них.

— Пророк, — произнес спокойным голосом купец из Хамадана, едущий с караваном по торговым делам. — Верить в существование высшей и справедливой силы, сотворившей мир и правящей им, значит быть бессильным и не ведать ничего. Если существует в мире высшая и справедливая сила, чем объяснишь ты царящую наряду с этим несправедливость? Средь зрячих живут слепые. Средь счастливых есть несчастливые, средь утопающих в роскоши и изобилии еще больше бедняков и ниших, рабов больше, чем господ, и больше стыдящихся своего уродства, чем блистающих красотой… Кто породил эту несправедливость, это неравенство?

Нет, пророк, путь, которым ты следуешь, ложен. Нельзя единством объяснять мировые явления. В мироздании существует двойственность и в то время, как одна из сил стремится к справедливости, другая уничтожает ее. Наряду с сиянием Мазды существует мрак Аримана. И жизнь состоит из двух борющихся сил. В результате победит Мазда. Мир озарится светом, и человек достигнет вечного блаженства. В этом истина.

В это время в спор вмешался старик египтянин:

— Кто Иегова? Кто Зевс? Кто Мазда? Все боги ложны, кроме богов Египта. Можно ль отрицать мертвецов, подземных богов и богов Солнца? Согарис, Анубис, Осирис, Ра, Изида, Нефтус, Ну… Разве не творцы Вселенной? Эта истина так же неоспорима и ясна, как лучезарный Ра…

Прервав египтянина, в спор вмешался вавилонянин.

— Ты не изрек ни слова правды! Лишь Ану правит и властвует над небесами. Все звезды, столпившись, сверкают вокруг его короны и трона. Он озаряет мир. Анлил правит землей. Эа владычествует над морями и водами. Кроме них существуют Сип и его двое детей.

Громкий взрыв хохота прервал речь вавилонянина. Обернувшись, спорящие заметили покатывающегося со смеху эфиопа. Кольцо, продетое через его ноздри, подпрыгивало при раскатах смеха; бросив наземь пику он от удовольствия бил по временам в ладоши.

— У бога есть дети, — шептал он, укоризненно бормоча непонятные слова и заливаясь смехом.

Собравшиеся считали эфиопа дикарем и, не придавая особого значения его словам, иного от него и не ожидали. Эфиоп в свою очередь считал их бестолковыми и находил излишним слушать дальше пустую болтовню. Собрав свои стрелы и подняв пику, он поволок только что убитого на охоте львенка и удалился от толпы.

В конце оазиса стояла тощая финиковая пальма.

Семья эфиопа жила здесь. Дети, завидя его, бросились навстречу и, подхватив убитого львенка, потащили в тень. Обернутая в кусок материи в виде фартука, высокая женщина с отвислыми грудями, приняв оружие, повесила на дерево. В стороне стоял вылепленный из глины идол. Пред ним лежала куча костей различных животных. Эфиоп, взяв нож, подошел к львенку. Женщина развела огонь. Прежде чем зажарить мясо, эфиоп отделил жирный кусок и, обтерев им губы идола, заговорил:

— О творец, сегодня ты послал мне славную добычу. Хвала тебе! На, прими свою долю, съешь и насыться. Помоги мне завтра и тогда я смогу уделить тебе твою долю.

Окончив молитву, эфиоп собрал вокруг себя семью и, вознеся хвалу идолу, принялся за еду». Мудрец сел. Раздались звуки свирели.

— Рассказ этого старца так же чудесен, как и он сам, — шепнул мне Джейнис.

— Стойте! Стойте! — раздался в это время окрик четвертого старца и он начал:

«На берегу реки Халиджа 31 жил муж по имени Нарамсин со своей женой Надой. Нарамсин ловил рыбу, собирал лесные плоды и приносил домой. Так они утоляли свой голод и благославляли творца. Их единственное горе заключалось в том, что они были бездетны. Раз на берегу Халиджа появился путешественник (странник). Нарамсин пригласил его к себе, угостил и, обмыв ноги, уложил спать.

Согласно обычаю, жена хозяина дома в знак уважения к гостю должна была отдаться ему. И Нада, покорная обычаям, разделила ложе гостя.

Наутро странник ушел. И хозяева зажили обычной жизнью.

Прошли месяцы, прошел год. У Нады родился ребенок. Дом ожил. Радости супругов не было границ. На счастье это длилось не долго. Ползая, ребенок упал в реку и захлебнулся. Муж и жена поверглись в печаль…

В день смерти дитяти в гнезде ласточки, под кровлей хижины Нарамсина, вылупился птенец. При виде его обрадованный Нарамсин обратился к жене:

— Нада, то душа нашего ребенка переселилась в птенчика. Да и иначе быть не может. Дух невинного дитяти- мог переселиться лишь в безгрешную пташку.

Женщина была религиозна и верила в переселение бессмертной души из одного творения в другое. И, взглянув на птенца, она утешилась.

Снова Нарамсин отправлялся на ловлю рыбы и, возвращаясь домой, вместе с женой ухаживал за птенцом. Ласточка выросла и до того привязалась к этой чете, что жила в их комнате.

Но вот греки предприняли поход на восток. Войска продвигались вперед и берега Халиджа стали местом их стоянки. Воины истребляли все вокруг, не осталось рыб в водах, птиц и зверей в лесах, плодов в садах. Голодные воины ежедневно стучали в двери Нарамсина, требуя пищи. Семья буквально обнищала.

Но вот ласточка попалась на глаза одному из зашедших в хижину воинов. Он решил поймать и съесть ее, Нарамсин и Нада, припав к ногам воина, молили ее делать этого:

— В ласточке пребывает душа нашего ребенка, убить ее значит лишить нас ребенка, — просили они, но воин был непреклонен и, оставив супругов в слезах, унес ласточку.

Опять семья погрузилась в скорбь. Нарамнис и Нада не знали в кого переселилась душа ласточки, ибо все живое вокруг было уничтожено. Сидя на берегу реки, Нада, безнадежно призывая ласточку, плакала дни и ночи.

Наконец, не вынеся печали, она скончалась. Нарамсин остался один.

Однажды в глубоком раздумье сидел он на берегу реки, и сова, усевшись на кровлю его дома, затянул заунывную песнь. Нарамсин очнулся от своего раздумья и взглянул на сову.

В звуках ее печального голоса он признал стенания Нады. Быстро поднявшись, он направился к дому.

— Войди, войди, и раздели со мной мое одиночество и скорбь!

Но сова, словно обиженная, не шевельнуласъ. Нарамсин открыл дверь.

— Войди, войди, о ты, в ком живет душа Нады! Дорогая птица, в тебе живет Нада, войди же.

Сова, завыв, вновь исчезла, слившись с ночным мраком.

Нарамсин без сна просидел до утра у дверей. И когда, заалела заря, сказав последнее прости хижине, реке, лесу, полям, пустился в дорогу.

Через три дня он встретил переселенцев. Скот, женщины и дети двигались по дороге; впереди шел старик с рассеченной головой.