Борис Воробьев - Шествие динозавров

Но проходил час за часом, а хвостика не обнаруживалось. Кострюков начал нервничать. Нервировало не только отсутствие улик, но и постоянная мысль о том, что в доме находится радист. Правда, он никак не проявлял себя, но никто не знал, чем он занимался в эти минуты. Пообещав себе рано или поздно добраться и до радиста, Кострюков продолжил осмотр. Кок и механик жили вместе, но единого стиля в убранстве их жилья не было, раздел сфер влияния угадывался четко. Пограничным столбом в комнате был стол, стоявший посередине, а справа и слева от него располагались суверенные территории. Эта вот — механика, потому что коку не нужны патрубки, прокладки и фланцы, которыми завален весь угол правой половины.

Сделав это предварительное замечание, Кострюков принялся за дело. Через несколько минут обнаружился заветный сундучок — фанерный, скрепленный узкими железными полосками. Кострюков довольно засмеялся. Приятно было сознавать, что хоть какие-то его предположения оправдываются, — ведь думал же он об этом сундучке, когда читал личное дело механика.

Кострюков поднял крышку сундучка, но тут же закрыл ее: за дверью явственно заскрипели половицы. Быстро задвинув сундучок обратно под кровать, Кострюков на всякий случай сунул руку в карман, нащупывая пистолет.

Дверь открылась, и Кострюков увидел радиста. «Ну-ну», — сказал про себя старший лейтенант.

— А-а, — протянул радист, — это вы. А я, знаете, проходил мимо.

— И решили заглянуть, — поддел Кострюков.

— Решил. Показалось, кто-то есть в комнате. Григорий, думаю, что ли, остался.

Радист говорил естественным тоном и выглядел совершенно спокойным. Было похоже, что он действительно проходил мимо, а если его спокойствие было напускным, то умению этого человека владеть собой можно было только позавидовать. Однако и в том, и в другом случае Кострюкову полагалось чем-то объяснить свое присутствие там, где оно казалось странным.

— Решил посмотреть, нет ли какого чтива, — сказал он.

— Лежал, лежал, скучно стало.

— Не там смотрите, — усмехнулся радист, и в этой усмешке Кострюкову почудился некий намек на то, что радисту хорошо известно, зачем посторонний человек оказался в комнате, где он ничего не забыл.

— Почему не там?

— Да нет здесь ничего почитать, разве не видите?

В комнате и в самом деле не было ни одной книги, лишь на стене висел календарь, и Кострюков понял, что он со своими объяснениями выглядит глупо. Но лазейка все-таки была.

— Кто ж знал, — сказал он. — Только зашел, а тут и вы.

— Да я не в упрек, вы здесь человек новый. Это мы знаем, что Иван книг не читает, а Григорий только одну — поваренную, да и ту в камбузе держит. А вам что нужно, какую книгу? Роман, стихи?

— Лучше роман.

— Если хотите, я дам, у меня кое-что есть.

— Ну, если можно.

— Почему же нельзя, пойдемте.

Перед дверью радиорубки, обитой оцинкованным железом, радист остановился, поискал в кармане ключ. Не спеша открыл.

— Я нарушаю инструкцию, посторонним сюда входить не разрешается, но вы, надеюсь, меня не выдадите?

— Не выдам, — пообещал Кострюков.

Им владело двойное чувство: с одной стороны, он не доверял радисту и все время ждал от нею подвоха, с другой, поведение радиста как будто исключало всякие подвохи и неожиданности. Но его решение впустить незнакомого, по сути, человека в рубку не могло вызвать одобрения Кострюкова. Обормот, подумал он. Из-за таких, как ты, приходится расхлебывать кашу другим.

Комната радиста была просторнее уже виденных Кострюковым. Слева от входа помещался стол, на котором была смонтирована радиостанция, справа стояли кровать, тумбочка и два стула. Оленьи рога на стене. Зарешеченное окно. И книжный шкафчик.

— Выбирайте, — сказал радист, подводя Кострюкова к шкафчику и открывая его.

Назвался груздем — полезай в кузов, Кострюков стал перебирать книги. Подшивка «Вокруг света» за 1929 год показалась ему самым подходящим.

— Ну что ж, пожалуй, верно, — согласился радист. — Скуку лучше всего разгоняют занимательные произведения. А здесь, кстати, есть «Подводные земледельцы» Александра Беляева. Если не читали, советую. Захватит так, что не заметите, как и время пройдет. А теперь извините, у меня скоро сеанс.

Кострюков вышел из рубки совершенно сбитый с толку. Он так и не понял, чего все-таки хотел радист. Шел, якобы, мимо, заглянул, пригласил к себе. Зачем? Для отвода глаз? Смотрите, мол, какой я честный и кристальный. Но для чего доказывать это ему, Кострюкову? Заподозрил? Вряд ли, прокола не было, Ну и что, что не было? Радиограмму с Диксона принимал радист, может, тогда и почуял, что пахнет жареным, и сейчас проверяет. Как не крути, а есть только два варианта: либо у радиста рыльце в пуху, либо он самый последний раздолбай, которого ничего не стоит обвести вокруг пальца.

— Значит, впустил?

— Впустил, Василий Павлович. Хотя и вспомнил об инструкции.

— Чем же вы это объясняете?

— Одно из двух: либо ваш Виноградов слюнтяй и растяпа каких мало, либо он ведет очень хитрую игру.

— Но с какой целью? Зачем чуть ли не силой втаскивать постороннего человека в рубку?

— Может, для того, чтобы посмотреть, как этот посторонний будет вести себя.

— Основания, основания! Чтобы что-то проверить, сначала нужно в чем-то заподозрить.

— А если это так? С чего вдруг Виноградов оказался под дверью. Говорит, проходил мимо. Нет, Василий Павлович, здесь что-то не то. Допустим, проходил, но в рубку зачем же тащить? А затем, что какие-то намерения у Виноградова были. По-моему, он меня провоцировал, вот только на что?

— Словом, вы по-прежнему подозреваете Петра?

— А вы по-прежнему за него горой?

— Да. Но узел так или иначе надо разрубать. Мне эти сплошные подозрения, как кость в горле. Знаете что? Идемте сейчас же к Петру и все выясним на месте. Вы ищете рацию? Вот вместе и поищем. Если Петр и в самом деле в чем-то замешан, рация у него в комнате, негде ей больше быть. Радист почти никуда не выходит, разве что в гальюн, но не станет же он там прятать рацию! Короче, поднимайтесь и пошли.

— Минуточку, Василий Павлович. Выходит, придем и прямо с порога: а ну выкладывай рацию!

— А вы как думали? Или прикажете разводить дипломатию?

— А если я ошибаюсь, если Виноградов никакой не агент?

— Черт знает что! У вас семь пятниц на неделе: то вы меня прижимаете к стенке, а теперь отговариваете.

— Не отговариваю, а предупреждаю. А ну как останемся с носом? Что вы тогда Виноградову скажете? Извини, Петя, думал ты враг, а ты, оказывается, свой в доску? Да он после этого плевать будет на вас с высокой колокольни.

— Ах, Юрий Михайлович, Юрий Михайлович! Я же вам какой день твержу: не враг Петр, не враг. И авантюру эту затеваю не для себя. Как же мне по-другому разубедить вас? А что касается обид, ну этой самой колокольни, так это уж наше с Петром дело. Разберемся.