Алексей Гатапов - Тэмуджин. Книга 2

Вскоре стремительной рысью подскакали передовые вражеские сотни. Многие возчики, увидев, что чужеземцы вынимают из колчанов стрелы и прилаживают к тетивам, повскакали на своих арбах и закричали:

– Мы не тайчиуты!

– Мы рабы, рабы тайчиутов!

Тогда онгутские нойоны приказали им отвести возы в сторону и стать под ближней сопкой. Возчики круто завернули быков, погнали, отъезжая подальше и стали под охраной двух десятков онгутских всадников. В страхе они безмолвно смотрели, как с гулом проносятся по берегу онгутские тысячи, преследуя тайчиутов, а тех уже не было видно за холмами.

Скрылись за холмами и передовые отряды онгутов, а задние все еще виднелись, когда оттуда, с низины стали доноситься звуки битвы. Задние ряды онгутов, встав на гребнях холмов, уже не продвигались дальше. Из-за увалов до слуха возчиков еле слышно донесся монгольский клич: «Хурай!»

– Наши остановились, бьются с ними! – тихо перешептывались харачу, опасливо оглядываясь на онгутских всадников.

– Видно, эти догнали их, прижали к излучине, потому они и стали драться…

– Онгудов вдвое больше, – хрипел все тот же толстый харачу, недавно получивший кнутом от нукера, – видите, задние даже не вступаются в битву, стоят на вершине и смотрят…

– Ох, сколько народу погибнет…

– Двое моих сыновей там…

– Ясал Сагаан тэнгэри, присмотри за нашими…

Но прошло не так уж много времени и онгутские отряды, стоявшие на виду у возчиков, вдруг повернули коней и во весь опор помчались назад. За ними из-за верхушки холма появлялись другие толпы онгутских всадников и наперегонки пускались за ними. Из-за увалов, окрепнув, все громче и мощнее доносилось: «Ху-ра-аай!..»

Онгуты теперь хлынули обратно, на запад мимо тайчиутских возов, не обращая на них внимания, забыв о них. Сорвалась и ускакала приставленная к ним стража. Изумленные возчики вскоре увидели своих. Те, мстительно размахивая обнаженными клинками, ощетиненные копьями, исторгали злобные крики и на усталых конях догоняли врагов…

Оказалось, что в это время с востока навстречу кочевью тайчиутов шло семитысячное войско Есугея.

Устроив свои курени восточнее реки Агацы, тысячник Саган предложил другим вождям пройтись со своими войсками по северному берегу Онона, чтобы помочь запоздавшим родам отступить, прикрыть их, если будет нужда, и этим поднять славу своего тумэна в народе. В нынешнем неопределенном положении им было на руку, чтобы в народе о них стали говорить: «В то время, когда каждый думал о себе и в беспамятстве бежал от врага, тысячники Есугея помогали другим спасаться».

Это могло им пригодиться в будущем на тот случай, если тайчиутские нойоны вздумают разделить их войско и рассеять их по своим владениям. Тогда они могли бы обратиться к нойонам и старейшинам других родов с просьбой сохранить их тумэн и указать на свои заслуги перед племенем.

– Нам выгодно подчиняться не одному Таргудаю, а всему племени, – внушал Саган тысячникам. – Тогда мы будем жить без нойонской руки над головой.

Договорившись, они разделили тумэн на три части, одну часть оставили при куренях и двумя частями двинулись по северному берегу Онона. И первыми, кого они встретили, оказались тайчиуты, гонимые онгутами, вот-вот готовые быть растерзанными.

Сначала встретились им пастухи, гнавшие табуны и стада. Узнав от них о том, что творится за ближайшими увалами, Саган и другие тысячники пустили все войско вперед, волнами, на ходу разворачивая тысячи крыльями по сторонам.

Увидев их перед собой и распознав их, тайчиутские нойоны остановили своих распалившихся в бешеном галопе коней и замахали знаменами скакавшим за ними толпам, давая им знак поворачивать. Те вмиг повернули лошадей назад, став передовым отрядом, и всей лавой исступленно бросились навстречу наступавшим онгутам. Те же, увидев, как за ними из-за увала, откуда ни возьмись, стремительно вываливаются новые несметные силы, на полном скаку повернули коней, и изо всех сил нахлестывая их, поскакали назад.

Но онгутам не стали наносить большого урона: отогнали их до первого брода и остановились. И даже когда они переправлялись через реку – и по броду, и вплавь, тысячными толпами – когда была возможность без промаха расстреливать их на воде, ни тайчиуты, ни воины Есугея не стали этого делать. Это была уступка врагам в расчете на их ответную уступку. Таргудай, виноватый перед онгутами больше других нойонов, искал смягчения их злобы. А еще на южной стороне оставались его табуны и стада, не успевшие переправиться, с ними были и войска и люди, и он боялся за них. Он рассчитывал, что теперь онгуты – после того, как он отпустил их из западни – если встретят кочевье, принадлежащее тайчиутам, не должны будут разорять до конца, помня о его сегодняшнем великодушии. Тысячникам Есугея тоже не хотелось слишком обострять отношений с онгутами, когда им самим было неизвестно, как завтра сложится их судьба: не придется ли искать новых союзников и покровителей, может быть, у этих же самых онгутов.

После того, как Таргудай первым побежал от врагов, бросив войска и кочевье, былое почтение к нему со стороны подвластных резко упало.

Сразу, как отогнали онгутов, Таргудай уговорил тысячников Есугея остаться там на несколько дней и прикрыть их отход, обещав их позже отблагодарить, а сам повел свое кочевье дальше на восток.

И теперь подданные по всему кочевью обсуждали недостойное поведение нойонов, все больше ругая самого Таргудая. Гудели по окраинам возмущенные голоса:

– Чего они распоряжаются нами, если защитить не могут?

– Только о своей шкуре думают!

– Какие важные и надутые были, а на самом деле зайцами оказались.

– Так нечего помыкать нами…

– Мы сами можем о себе подумать…

– Нечего их больше слушать!..

– Вот уйдем от них, пусть сами спасаются, когда некому будет их прикрывать…

Но дальше разговоров дело не шло – хоть и ненадежны были нойоны, но знамена их, освященные в былые времена, кое-как еще сплачивали народ, и в такое смутное время с ними было все-таки лучше, чем бродить без вожаков.

Нукеры не пытались пресекать возмущенные разговоры харачу, как раньше. Они сами теперь едва скрывали ярость на своих лицах, когда нойоны по старой привычке покрикивали на них, отдавая распоряжения.

На четвертую ночь после непрерывного движения – останавливались только на короткое время, чтобы сварить еду и покормить животных – у крутой излучины Онона кочевье встало на отдых. С обеих сторон к реке подступали лесистые горы. Облепив по узкой низине берег реки, люди распрягали возы, возжигали костры и устанавливали котлы над ними.

Тэмуджин вместе с другими рабами натаскал к нойонскому костру дрова и не ушел вместе со всеми, а остался за ближней повозкой, присев под высоким колесом. Он видел, как Таргудай, красный от стыда, оправдывался перед своими ближними нукерами: