Исаак Гольдберг - День разгорается

— Идут и идут... — поделился он с Лебедевым, входя в дверь. — Как прибой!...

— Оружия нехватает! — подхватил Лебедев. — Как только утром дали мы сигнал, так все время непрерывно подходят все новые и новые группы...

— Рабочее войско!.. — взволнованно сказал Антонов. — Иные даже с пустыми руками приходят, а все не соглашаются уходить!.. Никакой паники!

— А ты как думал? Рабочий струсит? — ревниво поглядел на Антонова Трофимов. — Рабочий, брат, никогда не сдаст... Было бы правильное направление!..

В большой мастерской было тесно. Люди сидели где попало и как попало. Многие курили и оттого воздух был сиз и дышать было трудно. Табачный дым нависал над головами и вздрагивал и колыхался от говора и криков. В этом говоре, в этих криках чувствовались бодрость и даже молодое веселье. Казалось, что никто не соображает, что предстоят трудности, что впереди, и очень скоро, может быть большая опасность. Казалось, что собравшиеся вот потолкуют, покурят, посмеются и наговорятся вдоволь — и затем мирно и спокойно разойдутся по домам. Но как только в дверях появились Сергей Иванович и другие, в мастерской затихло. Оборвались разговоры, замер смех. Все повернули головы в сторону вошедших и выжидающе смотрели на них.

Сергей Иванович легонько толкнул Лебедева. Тот кивнул головой и стал пробираться на середину. Его предупредительно пропустили, очистили место на каком-то станке. Он легко взобрался на него. И без всякого призыва, без всякого предупреждения кругом стало тихо, как будто в мастерской не было ни одного человека...

— Товарищи! — сказал Лебедев негромко, но голос его отчетливо разнесся по всему залу. — Мы получили сведения, что карательный отряд на каждой станции забирает заложников по спискам, заранее заготовленным местными жандармами. В поезде набрано уже около двухсот заложников. Наши намерения что-нибудь предпринять в пути против поезда, таким образом, отпадают. Вы сами понимаете, почему... Единственно, что мы еще сделаем, это станем препятствовать продвижению эшелона и для этого, где можно, будем разрушать путь, снимать рельсы и сбрасывать шпалы... Но это наверное задержит поезд ненадолго... Во всяком случае, в самом скором времени мы встретимся с врагом. Дело предстоит нешуточное. Это не то, что было два-три месяца назад. Тут вопрос идет о настоящей борьбе... Уверены ли вы все, товарищи, что готовы к ней?!

Лебедев еще не успел досказать последнего слова, как кругом взорвалось:

— Готовы!.. Вполне!..

— Все готовы!..

— Понимаем!..

Сергей Иванович вытянул шею и прислушался к возгласам. Почти прижавшись к его уху ртом, Трофимов с гордостью крикнул:

— Видали?! Вот оно, как по-рабочему, по-пролетарски!..

Сергей Иванович скосил глаза на печатника и ничего не сказал.

— Во всяком случае, — продолжал Лебедев, когда снова стало тихо, — мы предлагаем тем товарищам, которые не чувствуют в себе силы вступить в борьбу с карательным отрядом, заблаговременно сдать оружие и уйти домой, в более безопасное место...

— Не обижай, товарищ! — прервал Лебедева густой голос. Высокий рабочий, взгромоздившийся на ящик с инструментами у стены, потрясал рукою и глаза его горели: — Не обижай людей!.. Не дети и не в шуточки мы здесь шутить собрались!.. Понимаем, куда и зачем идем!..

— Верно! Не обижай!.. — снова закричали в толпе. — Знаем и понимаем!..

— Тогда все в порядке! — просто и почти добродушно закончил Лебедев и слез со станка.

Все внимание, вся бдительность были устремлены на запад.

На западе, за широкими просторами тайги, за горами, за текущими на север реками, лежал Петербург, лежало сердце России. Там где-то многоцерковная и изменчивая и не всегда понятная Москва поражала неожиданностями. Оттуда приходили вести — то опаляющие ликованием, то веющие холодом неудач и поражений. С запада двигался карательный отряд. С запада в эти дни надвигалась острая и неотвратимая опасность.

На востоке же оставались остатки разбитой армии. И казалось, что отсюда нечего было ждать — ни хорошего, ни плохого. Порою проскакивали эшелоны с жаждущими поскорее попасть домой солдатами. Иногда на станции происходили встречи таких эшелонов. Солдатам раздавали прокламации, свежие газеты, солдаты охотно брали литературу, но поспешно лезли в свои теплушки, как только раздавался сигнал отхода поезда.

В жарких приготовлениях к столкновению с отрядом Келлера-Загорянского все, и в комитете, и в совете рабочих депутатов, и в штабе дружин, почти не думали о востоке и о том, что там происходит.

Поэтому странной телеграмме, которую недоумевающе приняли на правительственном телеграфе в день тревоги, в день, когда над городом плыл тревожный гудок, сразу даже и не поверили.

Телеграмма была короткая.

«Во избежании излишнего кровопролития предлагаю всем сложить оружие, приступить к работе, соблюдать порядок и спокойствие. Противном случае прибегну силе оружия вплоть до артиллерии. Генерал-майор Сидоров».

С телеграфа телеграмму передали в штаб. В штабе вспомнили:

Генерал-майор Сидоров — командующий какой-то большой частью, которая действовала против японцев. Он как-то сумел удержать возле себя своих солдат и двигался с востока в полном боевом порядке. И то, что его часть ни разу за эти месяцы не вышла из повиновения, не предвещало ничего хорошего.

Лебедев, Антонов и Трофимов несколько раз перечитали эту коротенькую телеграмму.

— Еще этого не хватало!.. — схватился за голову Антонов. — Значит, с двух сторон...

Лебедев смял листок, потом разгладил его и положил на стол.

— Хуже всего, что ничего раньше не слышно было об этом... — как-то виновато вспомнил он.

— Откуда телеграмма-то? — деловито спросил Трофимов.

Телеграмма была со станции, находящейся в двухстах верстах от города.

— Значит, — высчитал Трофимов, — ходу ему часов шесть, не больше...

— Нет, так скоро не попадет! — поправил Антонов. — Считай восемь, а то и все десять.

— Шесть ли, десять ли часов — один чорт! — угрюмо заметил Лебедев. — Попали мы, товарищи, в кольцо...

Трофимов поглядел на Лебедева, на Антонова, потемнел и отвернулся.

— Что-ж, — глухо произнес он, — в кольце, так в кольце!.. Неужели прятаться будем?!

— Собирается экстренное совещание, — не глядя ему в глаза, успокоил его Лебедев. — Чего мы будем раньше времени гадать!?

Антонов взял со стола телеграмму и поднес ее близко к глазам.

— Да-а... — протянул он, качая головой.

— Что, да? — вскинулся Трофимов.

— Ничего... Любуюсь генеральской заботой о нас... Вишь, какой предупредительный: «во избежании лишнего кровопролития...» Нежная душа у его превосходительства...

Соборная колокольня вдруг ожила. На соборной колокольне колыхнулся большой колокол, и густо и широко поплыл над городом бронзовый звон. День был праздничный, но все-таки в этот колокол ударяли только в пасху, в «светлое христово воскресенье». Поэтому бронзовый звон обрушился на город тревожащей неожиданностью.