Розмэри Сатклифф - Меч на закате

В этот вечер, когда мы, вытянув ноги к костру, улеглись спать, я готов был посмеяться над своими идиотскими фантазиями предыдущей ночи, потому что день прошел, и, если не считать новоприобретенных лошадей у коновязей, то, в конечном итоге, он ничего мне не принес. И однако я думал потом о Бедуире почти так же часто, как о вороном жеребце, и весь следующий день постоянно ловил себя на том, что высматриваю их среди потных, топочущих, скрытых облаками пыли конских загонов. Жеребца я мельком видел дважды, хотя и не подходил к нему снова; и догадался, что другие покупатели тоже, должно быть, распознали в его глазах убийцу, раз он так долго оставался непроданным. Бедуира я около загонов вообще не видел; но вечером мимоходом заметил его в толпе у одной из дешевых винных лавок. Судя по пылающим скулам и лихорадочно блестящим глазам, он был пьян; за одним ухом у него торчала маленькая темно-красная роза, и, когда я проходил мимо, он махнул в мою сторону винным кувшином и прокричал что-то о том, чтобы смочить пыль на дороге в Константинополь.

Вечером четвертого дня, внезапно устав от Нарбо Мартиуса и от его гомона, который был куда более резким и неопределенным, чем гомон военного лагеря, я не вернулся в город сразу же после того, как торговые площадки начали пустеть, но пропустил свой отряд вперед, а сам неторопливо прошел сквозь неухоженные оливковые сады, окаймляющие открытый участок, и присел на каменный край колодца, глядя поверх белесых террас на море, которое, по мере того, как солнце клонилось к западу, начинало отливать перламутром. Было так хорошо побыть немного одному, в тишине, чтобы мои измученные уши могли услышать, как в оливковых деревьях у меня за спиной слабо посвистывает поднимающийся каждый вечер легкий ветерок, как глухо падают в колодец капли воды и тихо позвякивают козьи колокольчики; посмотреть на то, как вдалеке рыбаки вытаскивают из моря свои сети. Это должна была быть наша последняя ночь в Нарбо Мартиусе, и я знал, что когда я вернусь к вечернему костру, все мои Товарищи будут уже там. В предыдущие ночи многие из них торопливо проглатывали свой ужин и отправлялись искать удовольствий; винные лавки были полны смеха и грубых шуток, а местные женщины были ласковы и брали недорого. Но я не мог позволить, чтобы утром, когда придет время сворачивать лагерь, у кого-нибудь раскалывалась с похмелья голова, а мы, возможно, рыскали бы по всему Нарбо Мартиусу в поисках какого-нибудь остолопа, все еще валяющегося мертвецки пьяным в постели у потаскушки. Так что я отдал приказ и постарался, чтобы все его поняли; но я знал, что не могу долго засиживаться в этом тихом местечке под оливковыми садами, в одиночку наслаждаясь свободой, в которой отказал Фульвию, Мальку и остальным. Думаю, немногие из них осудили бы меня, если бы я поступил так; но это не входило в условия игры.

«Только до тех пор, пока эта тень от низко свисающих веток оливы не доползет вон до той трещины в камнях колодца», — сказал я самому себе. Ей еще оставалось продвинуться на ширину ладони…

На этот раз я не услышал шагов в высокой траве под оливковыми деревьями, но поперек колодца упала тень, фантастически длинная в лучах клонящегося к западу солнца, и когда я поднял глаза, Бедуир стоял в длине копья от меня, и его силуэт выделялся темным пятном на фоне заката.

— Как дела с покупкой лошадей? — спросил он без всякого другого приветствия.

— Неплохо, — ответил я. — Я уже выбрал всех жеребцов и всех племенных кобыл, кроме одной. Теперь у нас все готово к тому, чтобы свернуть лагерь, а завтра я куплю первую же подходящую лошадь, какую смогу, и, если нам повезет, то к полудню мы уже будем держать путь на север.

Он подошел и опустился на землю у моих ног, прислонившись головой к теплому камню колодца.

— Ярмарка продлится еще три дня. Почему же ты так спешишь, милорд Артос?

— Дорога на север долгая, и в конце нас ждет переправа через море. Даже при хорошей погоде нам понадобится давать лошадям отдых — по меньшей мере, один день из четырех. И в лучшем случае мы достигнем побережья за месяц до начала осенних штормов.

Он кивнул.

— У тебя будет какой-нибудь транспорт?

— Если Кадору из Думнонии все удалось — два торговых судна со снятой палубой, чтобы можно было загрузить лошадей в трюмы.

— И сколько лошадей ты собираешься перевозить за один раз?

— По две на каждое из этих корыт. Брать больше значило бы самому напрашиваться на неприятности.

— Так. Я вижу, ты мудро поступаешь, не задерживаясь среди винных лавок Нарбо Мартиуса.

— Ты снимаешь камень с моей души, — с серьезным видом объявил я, и он рассмеялся, а потом резким движением повернулся, чтобы взглянуть на меня снизу вверх.

— Ворон все еще выставлен на продажу.

— Я уже купил всех жеребцов.

— Продай одного из них. Или, может, купишь еще одного жеребца вместо последней кобылы?

— Да, в хладнокровной дерзости тебе не откажешь.

— Ты ведь хочешь, чтобы он был твоим, правда?

Я заколебался, но потом в первый раз открыто признался в этом самому себе.

— Да, хочу, но не настолько, чтобы заплатить за него — как, я абсолютно уверен, мне придется — жизнью человека или другой лошади.

Какое-то мгновение он молчал, потом сказал до странного ровным тоном:

— Тогда я попрошу тебя о другом. Возьми с собой меня, милорд Медведь.

— В качестве кого? — осведомился я — без удивления, потому что словно уже знал, что должно произойти.

— В качестве певца, или погонщика лошадей, или воина — у меня есть кинжал, и ты можешь дать мне меч. Или, — на его странном неправильном лице промелькнула ухмылка, и эта бесшабашная бровь взлетела, как знамя, — или в качестве шута на случай, если вам придет охота посмеяться.

Но хотя я в некотором роде знал, что должно было произойти, я не был уверен в своем ответе. Обычно я довольно безошибочно оцениваю людей при первой же встрече, но я знал, что этого человека мне не удастся разгадать. Он был темной водой, в которую я не мог заглянуть. Тайники его души были в своем роде такими же глубокими, как у Аквилы, но в то время как Аквила, чье прошлое было горьким, создавал их в течение многих лет подобно тому, как старая рана покрывается грубой защитной кожей, у этого человека они были частью его самого, они были рождены в этот мир вместе с ним, как сопровождающая его тень.

— А что насчет Константинополя и императорской охраны? — спросил я, отчасти, думаю, затем, чтобы выиграть время.

— Что насчет них?

— И великолепия, которое не лежит в руинах, и замечательных приключений, и ожидающей тебя службы?

— А разве ты не можешь предложить мне службу? О, не обманывайся на этот счет, милорд Артос, я хотел того, другого. Именно поэтому я напился вчера; только все бесполезно. Я твой, если ты возьмешь меня.