Розмэри Сатклифф - Меч на закате

— Милорд Артос, я Гуэрн, или Талор, или Гунофариний, сын Ратмайла. Я буду с тобой в этом деле.

К вечеру предпоследнего дня марша мы наткнулись на маленькую сожженную ферму, где под обуглившейся крышей и серым пеплом все еще теплился тусклый огонь и повсюду были видны следы побывавшей здесь большой компании. Айрак обежал все кругом, по-собачьи внюхиваясь в каждую вещь, а потом вернулся ко мне, вытирая руки о килт из волчьей шкуры.

— Они прошли мимо этой фермы меньше чем полдня назад. Здесь они снова собрались в единое войско. Пусть милорд Медведь поторопится.

Я подозвал к себе Бедуира и Кея и сказал им:

— Мы будем идти со всей возможной скоростью, пока не сядет солнце; с наступлением темноты сделаем часовой привал, чтобы поесть, напоить лошадей и дать им покататься по траве. А потом будем идти всю ночь, а пехота пусть догоняет нас, как сможет. Последний этап гонки начинает оживляться, мои герои!

И вот так, не считая этого одного привала, мы без остановки неслись сквозь тьму, бросая усталых лошадей вперед через волнистую равнину и снова выезжая на мощеную щебнем дорогу; и к полудню следующего дня, уже почти в виду Эбуракума, нагнали арьергард саксонского войска.

То была беспорядочная схватка при отступлении; схватка, в которой ряды сражающихся раскалывались, сливались снова, рассыпáлись десятками мелких отдельных стычек по зеленым равнинам, среди зарослей ив и орешника, и вновь собирались вместе, все время оттягиваясь назад, к серым стенам Эбуракума, которые теперь приблизились настолько, что я уже мог их разглядеть. Медленно, очень медленно надворотные башни вырастали и нависали над нами все более грузной массой, а тени сражающихся людей и белых курчавых кустов боярышника становились все длиннее. Я почти до самого последнего мгновения надеялся втиснуться между саксами и их цитаделью и отбросить их назад; но я понятия не имел, сколько Морских Волков оставалось в гарнизоне старой крепости легионеров, а мои люди и лошади были настолько измучены, что я не осмелился теперь подвергать их такой опасности. Вместо этого я пошел на другой риск: мы рванулись вперед, прижимаясь к саксам так близко, чтобы они не успели закрыть перед нами ворота. Мы гнали их, как собаки гонят овечье стадо, — не то чтобы эти люди были очень похожи на овец; они были доблестными бойцами и отступали перед нашим натиском размеренно и без всяких признаков беспорядочного бегства. И впрямь, сейчас они держались более твердо, чем когда бы то ни было с тех пор, как их строй дрогнул на дороге, ведущей в Дэву, — щит у плеча и разящий меч, и ни единого взгляда на своих убитых, остающихся лежать на всем пути отступления.

Когда они достигли ворот, их оставалось всего две или три сотни, и мы наседали на них так плотно, что торжествующие передние ряды Товарищей уже смешивались с дружинниками Окты, а Алый Дракон Британии и белые бунчуки саксов летели по ветру почти как единое целое. Я уже слышал за воплями своих парней, как под копытами Ариана глухо гудят бревна моста; видел за воротами людей: женщин, стариков, мальчиков; и рядом с ними воинов гарнизона, готовых втащить своих соплеменников внутрь и удержать ворота — и закрыть их перед нашим носом, когда последний сакс окажется в крепости. И если бы им удалось осуществить свой план, это означало бы гибель нашего авангарда, который тоже оказался бы внутри, отрезанный от всякой помощи со стороны британских отрядов.

Я сам принял решение вступить в эту ужасную игру, но теперь, увидев черные челюсти ворот и кишащих вокруг них вражеских воинов, я на мгновение почувствовал тоскливую беспомощность охотника, который видит, как его собаки срываются вниз с обрыва. Слишком поздно отступать теперь, слишком поздно сделать что бы то ни было, кроме как сжать зубы и нестись вперед, сметая саксов с пути и удерживая ворота открытыми силой своего натиска…

Я испустил боевой клич: «Ир Виддфа! Ир Виддфа!» и пониже пригнулся в седле, снова и снова ударяя каблуком в потный конский бок, бросая Ариана вперед между неприятельских копий.

— Держитесь ближе! Бога ради, держитесь ближе! Не дайте им закрыть ворота!

Рядом со мной Проспер трубил атаку, и Товарищи у меня за спиной устремлялись вперед. Но защитники крепости уже подскочили на помощь своим шатающимся соплеменникам; другие с воплем повисли на тяжелых, обшитых листами бронзы бревенчатых створках ворот…

На нас упала тень подворотной арки. Брошенное кем-то копье вонзилось в грудь Айракова пони, и бедное животное, не переставая отчаянно визжать, кубарем покатилось на землю; сам Айрак едва успел с него соскочить. Мчащаяся сзади лошадь, испуганно всхрапывая, шарахнулась в сторону, и на какое-то мгновение весь наш передний край был остановлен и охвачен смятением. Остановка длилась всего один кратчайший вздох, один бешеный удар сердца, но этого было бы достаточно… А потом в этот последний черный миг нашей атаки, когда все казалось уже потерянным, произошло чудо — так быстро, что в момент своего начала оно уже разливалось могучим свирепым потоком. Среди защитников крепости воцарился внезапный ревущий хаос; сзади, с боков выскакивали странные, безумные фигуры, спрыгивая словно бы ниоткуда в самую гущу тех, кто пытался закрыть ворота; не только мужчины, но и женщины, изможденные и одичавшие, в развевающихся лохмотьях, с невольничьими ошейниками на шее, с жердями, ножами, мясницкими топорами в руках; они бросались на створки ворот, удерживая их открытыми. Сама преисподняя разверзлась и клубилась теперь вокруг меня в темной пещере подворотной арки. Крики и визг усилились, сливаясь в один непроницаемый водоворот звука, тут же затянутый и поглощенный могучим, хриплым, ликующим воплем, который мог бы быть радостным воем проклятых душ. И снова я услышал свой собственный голос, который выкрикивал боевой клич: «Ир Виддфа! Ир Виддфа !», подхваченный у меня за спиной раскатистым ревом, и, словно на гребне мощной волны этого торжествующего крика, мы врезались в доблестный арьергард саксов, топча их копытами, сметая их с дороги, как внезапно разлившаяся река сметает все на своем пути; а за нашими спинами все еще напрягались и подрагивали крепкие створки ворот. Айрак, словно пес, бежал у моего стремени. Мы пробились сквозь темный тоннель подворотной арки, где нас оглушил гулкий грохот копыт наших лошадей под крестовыми сводами; сквозь качающуюся, воющую, обезумевшую толпу, люди в которой сражались теперь уже не с нами, а друг с другом; и за спинами сопротивляющегося саксонского арьергарда нашему взору открылась безжизненная, прямая главная улица Эбуракума.

И в этот момент я даже сквозь одуряющий рев битвы услышал высокий, волчий, леденящий кровь в жилах вой — боевой клич Темного Народца; и Айрак метнулся вперед, устремляясь со своим кинжалом в клокочущую массу воинов. Он не мог и думать о том, чтобы пробиться сквозь них, он снова следовал обычаям своего племени, которое верит, что победу можно купить сознательной и добровольной жертвой. И с этой верой он бросился на неприятельские копья. Поистине, этот маленький человечек съел храбрость своего отца — или, может быть, у него было достаточно своей собственной.