Булат Окуджава - Путешествие дилетантов

Сразу же по приезде я доложился губернатору, и машина, как водится, завертелась. В помощь мне выделили ротмистра Чулкова, человека, по всей видимости, рассудительного, делового и не болтливого, что очень важно в нашем деле, ибо истинного преступника, который всегда настороже, молва об опасности не сделает осторожней: он всегда под ней ходит, а вот такого неискушенного дитятю возмутит и превратит в зверя – иди потом ищи его по белу свету! Нынче жду и своего Катакази, который, если не погиб в женских объятиях, будет здесь.

Теперь несколько слов о Тифлисе.

Этот город расположился в глубокой котловине, где нет движения воздуха, и потому днем иссушает невыносимая жара, а ночью влажная духота выжимает из тебя последние соки. Город грязный, пыльный, зловонный, с непрекращающейся дикой музыкой, суетливый, даже не город, а, скорее, претенциозное нагромождение мазанок, домишек, и домов, и ослов… У всех мужчин – усы и кинжалы. Русские лица попадаются довольно часто, но и почти на всех них лежит печать принадлежности ко всему этому дикому, крикливому, азиатскому, пропахшему кислым молоком, горелой бараниной, коварством, фасолью, тайными страстями… Не верь никому, кто будет тебе с восторгом описывать местные красоты, храмы и памятники прошлого, грациозных грузинок и пиршества по древнеэллинскому образцу. Храмы – нелепые по виду облезлые постройки; отличить грузинок от армянок или татарок невозможно: у всех черные брови, черные глаза, орлиные носы, сварливый характер и детское любопытство; пиршества – застолья с подозрительной пищей, утомительными здравицами и оглушительной музыкой… Я пытался с помощью ротмистра Чулкова определить народность встречных мне туземцев – напрасно. Я узнавал грузина, а выяснялось, что это айсор, я определял татарина, а это был курд, я указывал на курда, но это был армянин… Мы, русские, должны благодарить бога за свою приобщенность к Европе. Впрочем, грузины должны также благодарить бога, что мы спасли их от турок, хотя я и от турок их отличить не в состоянии. У вас в Петербурге теперь самые что ни на есть белые ночи, а здесь – чернота, мрак и запах горелой баранины! Будь я на месте Мятлева, я бежал бы через Финляндию в Европу… Сущий дурак!

(Из Тифлиса – в Петербург)

«Друг мой,

нагромождение чудовищных нелепостей таково, что не знаю, с чего и начать.

Утром вышел из гостиницы, сел в пролетку и отправился на гору Св. Давида поклониться праху Грибоедова. Кучер мне попался любопытный, словоохотливый, шустрый, лет тридцати, хотя у них в возрасте ничего понять невозможно. Разговаривал с чудовищным акцентом, но я постепенно приспособился. Постараюсь передать тебе нашу беседу по возможности точно, и ты поймешь, что у меня были все основания рехнуться. Кучер мой очень взбодрился, узнав, что я приезжий и что я в Тифлисе впервые. «Хаши кушил?» – был первый его вопрос. «Какие хаши?» – не понял я. Он от изумления даже остановил пролетку. «Не кушил? Ваа!.. Хочешь, я тэбэ павезу кушить хаши? Есть одна духан, мой брат делаит хаш – с ума сходишь. Хочишь?» – «Времени нет», – сказал я. Он рассмеялся: «А дэнги есть?.. Вах, если дэнги есть, пачиму времени нэт?» Я приказал ему ехать на гору Давида. Он трещал без умолку, рассказывал о домах, которые мы миновали, о людях, проходящих мимо. Он знал все обо всех. Я снова попытался определить его народность, но не смог и решил спросить. «Ты кто будешь?» Он поворотился ко мне и сказал, глядя на меня с сожалением: «Я?.. Гурами». О такой народности я еще не слыхивал, однако здесь все возможно. В краю, где живут курды, айсоры, татары, армяне, грузины, почему бы не жить гурамам? Видимо, им хватает здесь и места, и баранины, и вина, если они так любопытны, словоохотливы и самонадеянны.

Мы проезжали мимо дома, из которого неслась визгливая музыка (это ранним утром!). «Свадьба, – сказал кучер, – мой друг свадьба дэлаит… Тры дня уже… Хочишь, заходим, гость будишь? Его жена красавиц, с ума сходишь!» Но я отказался. Тогда он показал на противоположную сторону улицы и сказал: «Здэсь живет адна русски княз. Она убегаль из Петербург. Тэперь ему хочит ареставать…»

Я чуть было не выпал из пролетки. «Откуда ты знаешь?» – в ужасе спросил я. «Я? – удивился он. – А кто нэ знаит?» – «Тебе что, рассказали или ты выдумал?!» – «Вах! Зачем выдумаль? Мнэ мой друг сказал, моего друга тоже друг есть, она ему сказал…»

В течение нескольких минут я пребывал в полусознании, затем велел везти меня обратно. Каковы нравы! Не успел войти в гостиницу, как мне вручили письмо от неизвестного мне лица.

«Милостивый государь, мне хорошо известна цель Вашего приезда. Нисколько не умаляя ответственности, выпавшей на Вашу долю, хочу предостеречь Вас от опрометчивого шага, который Вы можете сделать, не будучи хорошо знакомы с обычаями нашего края. Дело в том, милостивый государь, что гость, по местным понятиям, – лицо священное, и не то чтоб арестовать, а просто обидеть гостя в грузинском доме – значит бросить вызов всей Грузии. Вы даже не представляете себе, какие проклятия падут на Вашу голову в том случае, если Вы осмелитесь попрать древние наши обычаи».

Я понял, что от государственного секрета не осталось и следа. Все превратилось в общее достояние. Пожалуй, и князю уже все известно, и он приготовился дать мне отпор! Один я виноват во всем! Нечего мне было распускаться и играть роль путешественника. Давно бы все кончилось.

Не успел я ознакомиться с письмом, посетовать, посокрушаться, не успел я от изумления впасть в прострацию, как ко мне явился некий господин, маленький, безукоризненный человечек, истинный европеец по костюму и благовоспитанности, но с азиатской внешностью. Он отрекомендовался, но фамилии его я не запомнил, столь причудлива и необычна она была на мой русский слух. Разговор наш велся на русском и французском попеременно, что маленькому господину удавалось в равной степени превосходно.

Человечек.Здесь стало известно о цели вашего приезда, и это очень обеспокоило меня и моих друзей.

Я.А кто вы такой и почему мой приезд должен вас беспокоить?

Человечек.Вам предписано арестовать…

Я.Господь с вами, я обыкновенный путешественник!

Человечек.Допустим, допустим, но вам поручено арестовать князя Мятлева, но князь Мятлев…

Я.Да с чего вы взяли? В жизни никого не арестовывал!

Человечек.Допустим, допустим… Вы разве не фон Мюфлинг?

Я.Что же из этого?

Человечек.Вы полковник фон Мюфлинг, и вам предписано… но князь Мятлев – мой гость и моей высокочтимой родственницы Марии (фамилия).

Я.Да кто вы такой и почему я должен объясняться с каждым?