Павел Гельбак - Сын чекиста

— Не надо, Владленочка...

— Надо! Похоронную получила и сразу же Вовку забыла?..

— Не забыла, но так случилось... Встретила человека, с которым давно дружила...

— Гадкая! За что тебя такую Вовка любил?

— Не суди строго... А когда ты отправляешься на фронт? Или в Москве останешься служить?

— Не твоя забота! Прощай! Надеюсь, что ты хотя бы догадалась фамилию сменить.

— Нет, Владленочка! Не меняла я фамилию, — ответила Наталья Васильевна. — Рывчук я!

Когда за Владленой захлопнулась дверь, Наталья Васильевна с облегчением вздохнула: вот и не надо писать свекрови, объяснять. Девочка это сделает. Дописана еще одна страница жизни Натальи Рывчук. А может быть, и в самом деле стоило сменить фамилию?

Совсем еще недавно Наталья Васильевна считала регистраторшу Марину Юрлакову взбалмошной, глухой к чужому горю женщиной. А сейчас, пожалуй, не было в госпитале для нее ближе человека, чем Марина. Все плохое, что говорили о девушке, оказалось несправедливым, очень далеким от истины. Просто, чувствуя к себе недоброжелательное отношение, Марина платила окружающим тем же: грубила, высмеивала их недостатки. Часто делала это неловко, неумно. Вот и ходила о ней дурная слава, от которой не так легко избавиться.

Когда началась война, Марина пыталась попасть в школу летчиков. Ее не приняли. Не попав в школу летчиков, Марина пошла работать в госпиталь. Сестрой ее не взяли, не было необходимых знаний, и она согласилась стать регистратором.

— В любви, Наташенька, мне не повезло, — однажды откровенно призналась подруге Марина. — Дура я, гордая. Понравится парень, я начинаю от него бегать, чтобы, не дай бог, чего не заметил. Ну и он, ничего не подозревая, преспокойно ухаживает за другой.

— Неужели у тебя никогда не было настоящей любви? — удивилась Наташа.

Марина долго молчала.

— Как не быть? — наконец ответила она. — У каждого своя любовь есть. У тебя вот с избытком — две любви. А у меня маленькая, крохотная, половинчатая, ворованная.

— Почему половинчатая? Да еще ворованная?

— Одним словом, с фронта писем не жду. Другая их получает... Давай спать, доктор.

И больше никогда ни Марина, ни Наталья Васильевна не возвращались к этому разговору. Рывчук так и не узнала, кто с фронта пишет другой, а не Марине, и кто эта другая. Зато о себе Наталья Васильевна рассказала подруге все. Марина жадно слушала ее исповедь, огорчалась превратностям ее судьбы.

Взявшись опекать Наталью Васильевну, Марина делала это самозабвенно. Старалась, чтобы у ее новой подруги и постель была поудобнее, и одеяло потеплее, и лучший кусок ей достался. Если Наташа протестовала, Марина поднимала подбритые брови и решительно заявляла:

— Не для тебя стараюсь. Для него!..

Подруги были уверены, что Наталья Васильевна обязательно родит мальчика, как две капли воды похожего на Владимира Вялых. Над своей кроватью Наталья Васильевна повесила фотографию Вялых. Он был в кожаном пальто с меховым воротником, в морской фуражке, сбитой на затылок. Она могла часами рассматривать эту фотографию, мысленно вести разговор с любимым, засыпая, желать ему «спокойной ночи», просыпаясь — «доброго утра». По мнению Марины, об этом она слышала от своей матери, — если беременная женщина постоянно смотрит на фотографию любимого человека, запечатлевает не только в памяти, но и в сердце его черты, ребенок обязательно будет похож на него.

— Вот увидишь, будет вылитый отец! Точь-в-точь как на этой фотографии! — уверяла Марина.

— Надеюсь, он родится без морской фуражки? — шутила Наташа.

Вся почта, приходящая в госпиталь, обычно попадала к Марине. Если приходило письмо Наталье Васильевне, она сразу же находила подругу и приносила ей желанную весть. На всех конвертах был один почерк. Теперь Наталье Васильевне писал только «он». После встречи с Владленой прекратились письма из Сибири, от матери и мачехи Владимира Рывчука. Наташа написала Екатерине Сергеевне, пыталась объясниться с нею, но свекровь не ответила. Это Наталью Васильевну огорчало. Но зато как радовали ее письма Вялых! Он писал часто. Марина, вручив подруге письмо, любила наблюдать, как та его читает.

Но сегодня Марина не спешила отдать письмо. Оно было не от «него». Адрес на конверте написан незнакомым почерком, на марке стоял штамп города Горького. Марина знала, что в этом городе живет мать Вялых. Возможно, она получила какие-нибудь недобрые вести о сыне? Или недовольна тем, что Владимир связал свою судьбу с вдовой? Лучше не торопиться вручать письмо...

За день Наташа несколько раз заглядывала в регистратуру, и Марина прекрасно понимала зачем. И все-таки она выдержала характер и только поздно вечером, когда обе уже собирались спать, сказала:

— Тут тебе какое-то письмо пришло. Из Горького...

— Из Горького? — удивилась Наташа. — Ну-ка давай...

Дрожащими пальцами она распечатала конверт. Но уже первая строка письма ее успокоила: «Дорогая доченька, желанная наша...» — писала мать Вялых. Она настаивала на приезде Наташи в Горький. Обещала, что не пожалеет сил, ухаживая за внуком.

Наташа прочла письмо и расплакалась. Марина обняла подругу.

— Недобрые вести? Что случилось?

— Все хорошо, Мариночка. От счастья плачу. Володя написал про меня матери. Она приглашает к себе... Какой же он у меня хороший!

На нижегородском базаре шумит многоликая толпа. Отороченная золотом одежда бояр и рядом грубо-тканые куртки простолюдинов, лохмотья нищих. На фоне зубчатых стен кремля маячат хоругви, поблескивают секиры стрельцов. В центре возбужденной толпы мужчина с большой, развеваемой ветром бородой. Он стоит на бочке, требуя внимания, вскинул над толпой руку. Под массивной позолоченной рамой — текст речи Козьмы Минина: «Люди посадские, люди торговые, люди ратные! Поднимать надо весь народ. Не за один свой город, не за Нижний Новгород, а за всю землю русскую... Буде отечество и православная вера любезна вам, то не пожалеете ничего; поднимем ратных людей; отдадим все наше имущество им на содержание, но если и того недостало, продадим дома наши, заложим жен и детей и вызволим отечество из общей беды».

Наталья Васильевна вглядывается в лица, изображенные на полотне художником.

Исчезает борода с лица Козьмы Минина. На бочке с призывно поднятой рукой стоит лейтенант-пограничник. На его мальчишеском лице сурово сведены брови. Как недавно это было! Они шли под руку с Владимиром Рывчуком по Кооперативной улице, поднимались к кремлю. Владимир встал у стены, так же картинно поднял руку и, сильно окая, подражая говору волжан, сказал: «Граждане нижегородские! Жен заложим, детей продадим...» «Вот она, эстафета веков! — думает Наталья Васильевна. — Народ всем жертвует во имя Родины, всем, самым дорогим — жизнью любимых людей...» Нет больше в живых славного мальчика, не по возрасту серьезного Володи Рывчука. Странно! Она никогда не вспоминает Володю как мужа. Она вспоминает его как товарища детских игр! Сейчас она удивляется: как могла согласиться стать его женой, зная, что где-то на земле живет ее единственный Владимир Вялых!