Владислав Бахревский - Свадьбы

- Свои! - кричали казаки, нанося удары в темноту.

- Алла! - кричали турки, отвечая ударами.

- Майн готт! - вопили немцы.

- Господи! - кричали молдаване.

Страшно орали проткнутые, нанося в смертельном страхе удары куда попало и попадая в своих.

Иван на мгновение забыл о немце, поднялся и тотчас заорал, как орали умиравшие и спятившие с ума от безнадежности разноязыкие люди. Немец ударил его ногой в живот. Не в силах поймать орущим ртом воздух, Иван, теряя память, вонзил ломик во врага и упал на бьющееся в агонии тело.

Стало светать. “Как же так? - подумал Иван. - Откуда под землей взяться свету?”

И похолодел: “Неужто это и есть - тот свет?”

Он увидал, что к нему идут. Парами. И как бы со всех сторон. “Господи! Да это же свадьба! Все идущие - женихи и невесты. И все невесты скрывают лица под фатой”.

К нему подходили и кланялись. “С чего бы это?” - удивился Иван. И тут он увидал, что тоже в паре. Его невеста тоже под фатой.

“А как же Маша?” - подумал Иван. Но его подхватили под руки, понесли. И потом был стол. Свадебный стол для всего мира и для всех народов. Иван увидал, что возле него тот самый немец, который остался в подкопе, проткнутый ломиком. Иван увидал его и обрадовался. “Значит, я промахнулся? - спросил он, улучив минуту, своего соседа. - Ты жив?”

Немец приложил к губам палец и кивнул на невесту. А народ все прибывал и прибывал. Пиршественному столу не было конца. Как ни глядел Иван - не увидал он конца. И обрадовался: “Как же хорошо, когда все люди со всех земель на своей свадьбе и в то же время все друг у друга”.

Только что-то было не так за этим столом. Иван потер лоб, чтобы сообразить, но ему крикнули: “Горько!”

Невеста взяла его за руку и стала поднимать.

- Господи! - ужаснулся Иван. - Какая же это свадьба, коли мы все лежим на этом бесконечном столе. Лежим!

- Горько! - орали невесты, прячась под фатами, и невеста Ивана тянулась к нему. И тогда он сорвал с нее фату. Иван не ошибся - это была смерть.

- Горько! - орали невесты, сжимая в объятиях своих несчастных женихов и срывая ненужные теперь фаты.

“Слово нужно сказать! - затосковал Иван. - Спасительное слово!”

- Маша! - заорал он, не стыдясь страха.

И невеста шарахнулась от него, рассыпаясь на куски.

- Ванька! Ожил, чертушка!

Иван открыл глаза. В тумане, как по воде, колеблясь, плавало широченное лицо Худоложки.

Никто в турецкой армии, даже евнух Ибрагим, и помыслить не мог, чтобы казаки бросили город, всей своей силенкой напали бы на турецкого колосса.

Турки спали, набирались в тишине бодрости. И вдруг земля словно бы прогнулась под тяжестью войска. Прах земной пал на головы с неба, и тотчас тысячи смертей нашли своих женихов. То казаки уничтожающим валом перекатились через земляную гору.

Передовые отборные полки янычар перестали быть полками в единую минуту. Полусонные, оглушенные, люди бежали, наводя панику на все войско. Бежали до самого шатра Дели Гуссейн-паши. А вдогонку - грохот и черные столбы до утренних невинных облаков: казаки захватили порох и тем порохом разметывали земляную гору. Две недели трудов всего турецкого войска погибли. Погибла надежда на скорую победу. Шестнадцать знамен попали казакам в плен.

Личные отряды главнокомандующего встречали бегущих плетьми, приводили в память, строили.

- Взорвать подкопы! - приказал Дели Гуссейн-паша. - Отрезать казаков от города! На их плечах ворваться в крепость, завязать бой и держаться до подхода основных войск.

Это были разумные приказы, но главнокомандующему тотчас ответили:

- Подкопы, достигшие стен Азова, взорваны неприятелем. Казаки разметали большую часть земляного вала и как будто ушли в крепость, но почему-то идет сильный бой в расположении войск Канааи-паши.

- Послать Канаан-паше три полка на помощь. Узнать, с кем же он воюет?

Турецкий паша воевал с четырьмя тысячами казаков, которых по казачьим городкам собрал Михаил Татаринов и теперь прорывался к Азову.

Осип Петров от пловцов знал об отряде, он и вылазку-то сделал, надеясь на двойной удар, но казаки Михаила Татаринова не успелп ко времени и место прорыва избрали самое неподходящее.

Канаан-паша полководец был строгий. Казаки опрокинули обозы, но янычар не напугали. Казацкая конница запнулась на турецких траншеях, спешилась, завязла в бою. А тут пришла туркам помощь.

Осип Петров пустил было отряд запорожцев, но один из приказов Дели Гуссейн-паши хоть запоздало, а исполнен был. Конница хана Бегадыра, спешившая отрезать казаков Осипа Петрова от города, противника не нашла, но загнала отряд Гуни обратно в Азов. Понял Татаринов - не пробиться, а в тыл уже заходили свежие турецкие полки, о спасении нужно было думать.

$ ^ $

Мехмед был в том полку, которому приказали загородить путь казакам к отступлению в степь. Полк не успел развернуться, когда на него обрушился живой, пышущий потом, брызжущий кровью ураган. Мясо в мясо, орущие, разрубленные, проколотые, простреленные, задавленные лошадьми и трупами люди.

- Стоять! - орал Мехмед себе и своему десятку. - Стоять!

Сам и стоял, и видел, и убивал каждого, кто искал его смерти.

На Мехмеда мчалась черная лошадь. Она была как волк, прижатые к голове уши, оскаленная, хватающая пасть, и на ней, распластавшись, казак, пика его была направлена Мехмеду в сердце.

Чудо ли, дикая ли сила, страх за жизнь или воинская ловкость - что-то спасло Мехмеда. Он очутился на черной лошади. Как аллах увидал в водовороте Мехмеда - аллаху и ведомо. Мехмед потом вспомнил: лошадь поднялась над ним па дыбы, он рванул казака за ногу, и казак не успел его убить, потому что насадил на копье Юрема.

Безоружный, мчался Мехмед на черной лошади среда чужих и своих. И увидал турецкое знамя, которое казак, срубив голову знаменосцу, подхватил и понес.

Мехмед пустился за казаком. В него стрельнули - мимо. Казак, уносивший знамя, махнул саблей, но Мехмед уклонился, длинной ручищей своей поймал казака за кафтан и сорвал с коня. К Мехмеду тянулись пиками и саблями, а он, осадив лошадь, стоял, взметнув к небу полковое знамя. И все это видели.

Казачья лавина, теряя убитых и раненых, унеслась в степь, а Мехмед так и стоял, подняв трепещущее на ветру знамя… На земле, под копытами черной лошади, схватившись руками за сломанную спину, умирал казак.

Мехмеда привели к Дели Гуссейн-паше.

- Этот тимариот достоин быть сипахием, - изрек главнокомандующий.

Мехмеда показывали всему войску. Только знамя ему дали другое - зеленое, священное. Перед Мехмедом гнали дюжину израненных казаков.

Вдохновив войска Мехмедом и пленными, Дели Гуссейн-паша в полдень отдал приказ - идти на приступ.

Воины хана Бегадыра насыпали холм, с которого властитель Крыма обозревал битву.