Владислав Бахревский - Свадьбы

А на последнем привале остался еще один холмик, и вместо пятерых было теперь четверо.

“Сильные мира сводят друг с другом счеты” - так решил Федор. Страшно стало ему. Ведь никто, никто не обратил внимания на эти смерти. Здесь все были чужие. Все шли за милостью к богу, но не любили друг друга.

“О родина! - застонала душа у Порошина. - Прости меня, родина. Я успел столько раз отречься от тебя ради того, чтоб видеть мир. А в мире рассеяна одна жестокость”.

Понял Федор Порошин. Понял!

Не будет он служить важному турку ни за какое золото и ни за какие дальние страны. Забилась в нем мечта. Живая, как теплая птица, схваченная в гнезде: “Домой! Родина, тебе хочу служить. Ради тебя поборю страх свой и умру с топором за тебя. Потому что ты добрая, родина моя непутевая”.

И тут почудилось - зловещая четверка шарит по толпе паломников глазами, ищет кого-то… Явь стала походить на сон, когда гонятся за тобою и когда некуда спрятать хотя бы головы. И Федор лег. Отстал и лег. Никто не обернулся. Мало ли от какой болезни лег человек? Может, от чумы?

Ночыо Порошин стороной обошел Мекку - священнейший город мусульман. Устал испытывать судьбу. Выбрался к морю, сел на большой корабль - деньги у него были. Корабль привез его в Грецию. Через Валахию, Молдавию, Украину он пробрался наконец в славный казачий Азов.

Длиною в год был его хадж. В Азове случились перемены. Знаками войскового атамана теперь обладал Тимофей Яковлев. Он сам слушал рассказ Порошина и остался доволен. Сведения, добытые в Турции, не устарели, Мурад IV погряз в войне с персами. Стало быть, приход турок откладывался до падения Багдада, но твердыня персидских царей неприступна.

*

Чужой народ поклеймить жестокосердием куда как легко. Порошин, своим страхом занятый, всех, скопом, на жестокосердие осудил. А народы - все родня, и каждый народ - из людей.

У Мехмеда с Элиф от зловещей резни любовь как засыпающая на песке рыба. Рука не ляжет на сердце любимой, обойдет в страхе - убивают ближнего твоего. Губы запекутся и не посмеют припасть к губам любимым - поцелуй кощунство, когда ты свидетель пролитой крови. Лппкий, холодный пот бессилия покроет тело, когда придет страшная мысль о продолжении рода твоего.

На корабле поднимали паруса.

- Опи подняли паруса! - сказал Мехмед Элиф, - Мы уже плывем! Мы в море! Этот корабль мал, но мы плывем домой!

- Да, Мехмед.

- Элиф, я был плохим защитником тебе, но мы плывем домой. Мы живы. Хадж закончен.

- Да, Мехмед.

- Все, Элиф. У тебя больше нет мужа. Ты свободна.

- О Мехмед!

И она обняла его, потому что они сидели в закутке-каюте одни. А потом Мехмед все-таки сказал:

- Элиф, но ведь, когда мы приедем домой, я опять буду никем. Я калфа!

- Мехмед! Ты будешь моим мужем, а значит, и мастером.

- Нет, Элиф! Я сначала стану мастером, а потом твоим мужем, иначе какой же я мужчина?

- Ты станешь мастером, Мехмед.

Мехмед вскочил с дивана, быстро открыл дверь - никого.

- Показалось. Элиф, мы говорим о нашем счастье, а ведь он остался там.

- Молчи, Мехмед! Молчи! Мы должны все забыть.

- Мы ничего не должны забыть, Элиф, но молчать мы должны всю жизнь.

Кораблик плыл и плыл. Один день походил на другой. Элиф любила, и он любил Элиф. Но ничего не забывалось.

Если бы Мехмеда спросили, что он видел в Мекке, он ничего бы не смог рассказать. Он делал все, что положено делать паломнику, но ничего не видел и ничего не слышал. Он кричал как все: “Лаббейка, аллахумма, лаббейка!” - “Я перед тобой, о боже мой, я перед тобой!” Но он не помнил, когда он это кричал. Он целовал черный камень. Но это он знал раньше, от других, что камень черный и что его надо целовать. Мехмед не помнил ни камня, ни своего поцелуя. Он поднимался на гору Сафа, бежал через базар - так бегал когда-то пророк - к горе Мервэ. Он три раза бежал по этому пути и четыре раза шел медленным шагом. Он брил голову. Он ходил в дом Абу Джахля - отца глупости, врага пророка, обещавшего наступить пророку во время его молитвы на шею. Этот дом превращен в отхожее место, и Мехмед был там.

Он был на горе Арафат, где после изгнания из рая встретились Адам и Ева, он бросал камни в колонну Большого сатаны и кричал вместе с другими: “Во имя бога всевышнего, я совершаю это в знак ненависти к диаволу и для его посрамления”. Он всюду был, он все делал как надо, но все эти дни он видел одно - белый измятый ихрам посреди серой пустыни. Он видел это, хотя так и не посмел оглянуться тогда, в тот последний день пути к Мекке…

*

Когда они плыли уже по Мраморному морю и когда до Истамбула остался только один день пути, Мехмед сказал Элиф:

- Отныне я достоин носить зеленую чалму, но, Элиф, я боюсь.

Он стоял и ждал, что она ему скажет, и она сказала:

- Я люблю тебя, Мехмед.

Книга третья

ХАН БЕГАДЫР ПРОСИТ ПОМИНКИ Глава первая

В Бахчисарай, к хану Бегадыру Гирею, Мурад IV прислал чауша Жузефа. Этикет бахчисарайского дворца позволял хану разделить трапезу с прибывшими от Порога Счастья.

Турок был молод, слыл любимцем султана, и Бегадыр Гирей, зная это, говорил о Мураде IV восторженно:

- Его присутствие султан Мурад образом своего правления напоминает мне великого Баязида.

- Ты прав, государь, - Жузеф тоже был не промах, - я осмелюсь утверждать, что правление султана Мурада превзойдет ослепительностью правление Баязида. Мурад IV получил империю в свои руки, когда она была поражена тысячью недугов. А теперь казна полна, армия непобедима, страной правят герои. Великий падишах выбросил за порог Сераля всю рухлядь, все алчное, выжившее из ума старичье.

- О да! - подхватил Бегадыр. - Когда у власти молодые, совершаются великие дела. Надеюсь, скоро мы будем свидетелями победоносных походов падишаха.

Жузеф ухмыльнулся:

- Не только свидетелями! Мурад IV не позволит своим слугам быть зрителями… Тебе, великий государь, его присутствие падишах приказывает, не ожидая помощи из Турции, идти под Азов и взять его. Да, мой государь! Великие замыслы султана Мурада требуют от нас быть великими исполнителями этих замыслов. Азов необходимо взять немедленно. Это воля падишаха! Впрочем, султан Мурад милостив: все его войска нацелены на Персию, но он не мог совершенно отказаться от помощи тебе, государь, в твоем непростом деле. Вместе со мною в Крым прибыл большой флот Пиали-паши.

- Я счастлив выполнить волю великого падишаха. - Бегадыр помрачнел. - И я еще раз убеждаюсь в сходстве султана Мурада с его великим предком. Он даже внешне похож на султана Баязида.

Болтнул и пришел в ужас: Баязид был слеп на один глаз.

- Если его присутствие великий падишах чего-то желает, то он желает не часть, а целое, - сказал Жузеф строго.

- Не часть, а целое! - вцепился Бегадыр в брошенную к его ногам ниточку разговора. - Я и говорю: замыслы султана Мурада подобны грандиозным замыслам султана Баязида. Когда-то король венгров Сигизмунд прислал ко двору Баязида своего посла с требованием дать ответ: по какому праву султан захватил Болгарию? Баязид повел посла в свою оружейную палату и, показывая на оружие, сказал: “Христианин! Ты хочешь знать мои права! Вот они. Исчисли их. Узнай также и о моих намерениях. Я завоюю Венгрию, овладею немецкой землею, повлеку за победной моей колесницей греческого императора. Рим увидит меня в стенах своих. Я велю принести корм для коня моего в алтарь святого Петра”.