Луи Мари Энн Куперус - Ксеркс

Палка вернулась на место, однако судья возвратился с весьма кислым выражением лица.

— Друзья мои, человек, которого я давно уже подозревал в недемократических симпатиях, ведёт переговоры с варваром. Добрый патриот никогда не может быть недостаточно бдительным. Это заговор, уверяю вас. Заговор против Афин и всей Эллады! Свобода в опасности. И отныне я буду видеть в Главконе Алкмеониде врага свободы.

— Какой там заговор, — едва не выкрикнул Формий, не утративший чувства юмора. — Главкон Счастливчик вечером заходит к купцу-вавилонянину… Ты говоришь, затем, чтобы злоумышлять против Афин, а я утверждаю, чтобы купить красавице жене ковёр.

— Однажды боги всё прояснят, — закончил обсуждение Клеарх, и на какое-то время все четверо позабыли о Главконе.

Вопреки свидетельству трости Клеарх оказался прав. Ночным посетителем был Демарат. Поднявшись по тёмной лестнице над Лавкой щитов, он постучал в дверь, воскликнув: «Пай! Пай! Мальчик! Мальчик!»

Однако на стук ответил не кто иной, как вечно улыбающийся Хирам. Афинянин был абсолютно не готов к той роскоши, а точнее, к великолепию, которое предстало перед ним, как только финикиец открыл дверь. Всё вокруг преобразилось. Ноги гостя утопали в ослепительных коврах Кермана и Бактрии. Прикрывавшие стены расшитые золотом гобелены были окрашены сидонским пурпуром. Диваны покрывал материал, которому Демарат не знал даже названия… будущие века назовут его шёлком. На треногой курильнице дымились аравийские благовония. Ярко светили серебряные лампы, подвешенные на серебряных цепочках. Чудесная картина заставила афинянина утратить дар речи, и тут же прозвучал голос, не принадлежавший Хираму.

— Приветствую тебя, афинянин, — проговорил житель Кипра с прежним лёгким восточным акцентом.

Это был тот странный посетитель таверны, расположенной у стен Коринфа. Князь… конечно же князь, какое бы имя ни носил он на самом деле, был облачен в столь же богатые одежды, что и на Истме, однако на сей раз борода его имела цвет воронова крыла. Глаза Демарата обратились к чрезвычайно красивому мальчишке-рабу, сидевшему на диване возле своего господина. Золотые волосы его прикрывала круглая шапочка, вышитая такой же золотой нитью. Лицо мальчика пряталось в тенях, но оратору всё же показалось, что он заметил чистые голубые глаза и свежую, почти что девичью кожу. Присутствие раба смутило афинянина. Впрочем, князь властным жестом велел своему гостю сесть и промолвил:

— Это Смердис, мой неразлучный спутник. Он немой. Но если бы даже он умел говорить, я доверяю ему как самому себе.

Застигнутый врасплох, Демарат пристально поглядел на азиата.

— Мой дорогой варвар, не будучи эллином, ты, надеюсь, понимаешь, что, посещая Афины, подвергаешь себя большой опасности.

— Она не беспокоит меня, — ответил князь невозмутимым тоном. — Хирам — умелый и внимательный страж. А я — как ты видишь — покрасил в чёрный цвет волосы и бороду и назвался вавилонским купцом.

— И все, кроме меня, так считают, о филотатэ, драгоценный друг, как говорят у нас в Афинах. — В улыбке Демарата не было согласия.

— Все, кроме тебя, — согласился князь. — Послав за тобой Хирама, я рассудил верно: ты не мог не прийти. Да, я слыхал то, что ты собираешься сейчас рассказать мне: один из доверенных подручных Фемистокла утверждает, что некий из знатнейших персов не присутствует сейчас при дворе своего царя… Знаю и то, что тебя попросили сердечно принять этого человека, если он посетит Афины.

— Ты многое знаешь! — воскликнул оратор.

— Знать многое приятно, — ответил ему князь с беззаботной улыбкой; тем временем вошедший Хирам поднёс собеседникам серебряное блюдо с кубками, до краёв наполненными шербетом, благоухающим фиалками. — У меня множество «глаз» и «ушей». Тебе известен подобный титул? Один из самых близких слуг моего властелина именуется Царским Оком. Вы, афиняне, доблестный и во многом мудрый народ, однако, обратив свои глаза на Восток, вы могли бы сделаться ещё умнее.

— Не сомневаюсь, — ответил Демарат, возвращая назад пустой кубок, — что, если светлейший князь хочет посоревноваться в остроумии, сделать это будет нетрудно. Для этого достаточно лишь подойти к окну и крикнуть: «Шпионы!» — после чего блистательный господин получит возможность проявить свою мудрость и красноречие, защищая собственную жизнь в одном из афинских судов.

— Дорогой мой афинянин, в твоих словах я слышу вежливое и вполне патриотическое свидетельство того, что ты не намереваешься доводить дело до подобных излишеств. Не стану даже упоминать о том, какой может стать месть Царя Царей. Достаточно сказать, что, если со мной, Хирамом или этим рабом Смердисом случится что-нибудь нежелательное, благородный глава вашего города Фемистокл получит письмо от менялы и банкира Питтака из Аргоса.

Демарат вскочил на ноги, багровея. Рука его, стиснувшая гобелен, дрожала. Слова так и просились, но язык отказывался произносить их. Князь, выразивший свою угрозу самым непринуждённым образом, продолжил:

— Короче говоря, добрый мой Демарат, о твоих трудностях мне было известно ещё до того, как я прибыл в Афины, и сделал я это, не сомневаясь в том, что сумею помочь тебе.

— Никогда!

— Но ты ведь эллин.

— Неужели я должен стыдиться этого?

— Не пытайся быть более добродетельным, чем твой народ. Персы хвалятся своей верностью и искренностью. А у вас, эллинов, как мне говорили, есть бог — Гермес Долиос, — который учит вас лгать и красть. У каждой страны — свои обычаи. И лишь всемогущий Мазда [27] Мазда (Ахура-Мазда) — верховное божество в религии Древнего Ирана (IX–IV вв. до н. э.). знает, какой из них лучше. Так что следуй обычаю эллинов.

— Ты говоришь загадками.

— Объясню проще. Ты знаешь, какому господину я служу. И догадываешься, кто я, хотя и не должен называть моего имени. За какую сумму ты станешь служить великому царю Ксерксу?

Руки Демарата то разжимались, то сжимались и наконец застыли за спиной.

— Я уже говорил это Ликону, повторю и тебе: я не предам Элладу.

— Конечно же, эта фраза означает, что ты требуешь хорошей цены за собственные услуги. Но я не сержусь. Ты получишь возможность убедиться в том, что царь платит по-царски и дарики его поют чистым золотым звоном.

— Я не хочу ничего слышать. Каким я был дураком, согласившись на встречу с Ликоном в Коринфе! Прощай.

Демарат вцепился в задвижку. Но дверь оказалась запертой. И он с гневом обратился к варвару:

— Ты удерживаешь меня здесь силой? Будь осторожен, ибо я страшен в гневе. Окно открыто, и всего один только крик…

«Киприот» поднялся и без лишних слов, стиснув словно железом руку Демарата, повёл его назад, к дивану.