Луи Мари Энн Куперус - Ксеркс

Уже перед концом пира пришли прекраснейшие из женщин и, не скрывая под вуалями лиц, танцевали перед царём: в такой день они могли блеснуть своею красотой. Последней была Роксана. Она танцевала одна, и облачко тончайших розовых одежд окружало её фигуру. На чёрных волосах её искрилась украшенная алмазами диадема. Под чувственный напев изгибала она лёгкий стан перед царём и восхищенными вельможами, кружа, переступая, взмахивая руками, и полные изящества движения вершили свои чары. Наконец она упала на колени перед Ксерксом. Все присутствующие принялись рукоплескать. Царь с улыбкой посмотрел на девушку.

— Встань, сестра Мардония. Весь Иран радуется тебе сейчас. Чьих только просьб не исполнял я сегодня, а теперь с радостью выполню твою. Говори и проси, вплоть до половины моего царства.

Зардевшаяся танцовщица поднялась и склонила увенчанную диадемой голову. Она молчала; наконец вставшая со своего места возле Мардония Артозостра подошла к ней и что-то прошептала на ухо. После она повернулась к Ксерксу, и всё внимание гостей обратилось к супруге Мардония.

— Да будет милостив мой царственный брат. Вот слово Роксаны: «Я люблю брата своего Мардония, но вопреки персидскому обычаю он не выдал меня замуж, хотя мне уже девятнадцать лет. Если я найду среди присутствующих подходящего жениха, пусть царь прикажет Мардонию выдать меня за знатного юношу, способного почтить меня доблестными деяниями и верной службой царю».

— Честная просьба! Пусть царь исполнит её! — закричали два десятка голосов.

А более мудрые зашептали:

— Она говорит это не без ведома самого Мардония.

Ксеркс благосклонно улыбнулся и, обдумывая ответ, потёр переносицу.

— Плохой пример, госпожа. Что будет с нами, если женщины начнут сами выбирать себе мужей, не ожидая, пока отцы или братья изъявят свою благую волю? Но я обещал. А царское слово есть царское слово. Дочь Гобрии, твоё желание будет исполнено. Подойди сюда, Мардоний. — Носитель царского лука подошёл к трону. — Ты слыхал просьбу твоей сестры и мой ответ. Найди же ей мужа.

Мардоний почтительно склонил голову:

— Царь, ты изрёк своё слово, и все решения твои полны мудрости. Сейчас, когда повелитель мира, а с ним всё арийское войско вышли на битву, не время свадеб. Но как только нечестивые мятежники среди эллинов падут от нашей руки, я с радостью передам свою сестру тому из твоих слуг, которого захочет почтить царь.

— Ты слыхала своего брата, госпожа. — На губы царя легла улыбка. — Ты получишь мужа, но и Мардоний будет почтён в его праве. Твоя участь в моих руках. И разве не должен хранитель всех домашних очагов в моём государстве предостеречь всех отважных дев, чтобы они не проявляли самовольства, чтобы не докучали царю? Как же мне наказать тебя?

Царь опустил голову, явно стараясь произвести впечатление погрузившегося в раздумье человека.

— Бардия, сатрап Согдианы, стар. У него один глаз; говорят, что он каждый день бьёт своих жён — а их у него одиннадцать — кнутом из шкуры носорога. Не отдать ли ему эту женщину? Как по-твоему, Гидарн?

— Если бессмертный царь отдаст её Бардии, все мужья и отцы на всех подвластных тебе землях будут благословлять твой поступок, — улыбнулся полководец.

Устрашённая подобной участью Роксана пала на колени и с мольбой протянула руки к царю.

— Трепещешь, госпожа, — промолвил владыка, — и правильно делаешь. Если я буду столь жестокосерден, это лишь пойдёт на благо моей державе. Но ты танцевала сегодня так дивно, что душа моя смягчилась. Вот сидит князь Зофир, сын полководца Датиса. У него только пять жён. Конечно, он любит выпить, не так уж хорош собой и лишь недавно убил одну из своих жён за то, что она отказалась порадовать его песней. Да… пусть будет Зофир… он сумеет обуздать тебя.

— Помилуй меня, государь, — взмолилась египтянка.

Царь вновь поглядел на неё, расплывшись в широкой улыбке:

— Тебе трудно угодить. И мне придётся усмирить твою гордость совсем неподходящим браком. Нечего больше плакать. Я не стану более слушать тебя. Я уже всё решил. Пусть Мардоний отдаст тебя даже не персу… человеку, который ещё год назад бунтовал против моей благодетельной власти, который даже теперь презирает многие из добрых арийских обычаев. Слушай же его имя. Пусть Мардоний — когда Эллада будет покорена — отдаст тебя господину Прексаспу.

И царь разразился оглушительным хохотом, дав тем самым знак своим верноподданным, тут же зашедшимся в смехе. Посреди поднявшегося веселья Артозостра и Роксана исчезли, а новоявленного жениха повлекли к царю шестьдесят придворных, одновременно засыпавших эллина поздравлениями. Поступок Ксеркса явным образом свидетельствовал о том, что он видит в Прексаспе своего любимца, персону, с которой обязан считаться даже главный из советников. Слова Главкона, благодарившего царя, утонули в гуле смеха и поздравлений. Царь Царей, которому удалось сыграть роль божественного благодетеля, выкрикивал свои пожелания жениху так громко, что их слышали все:

— Следи за ней, Прексасп! Я-то их знаю, этих египетских кобылок. Иногда им нужен и кнут и тычок. И нс разрешай жёнам властвовать над собой. Я не позволяю сатрапиям знать, что некоторые ясные глазки способны сделать дураком даже сына Дария. Нет на свете ничего более опасного, чем женщина. Чтобы управлять ими, нужна отвага. Тебе предстоит трудное дело. Я дал тебе одну жену, но, по доброму персидскому обычаю, ты можешь взять ещё пять… или десять… или двадцать. Бери двадцать — вот тебе моя воля, а через двенадцать лет получишь награду, положенную от царя тому, у кого будет больше детей.

Дав сей совет, царь упёрся руками в бока и вновь зашёлся в смехе, и все вокруг вторили радости властелина. Немногие смели шепнуть собеседнику: «Прежде чем закончится год, эллин получит город и состояние в пятьсот талантов. Да испепелит Митра выскочку».

Лето шло на убыль, когда войско повернуло от Лариссы на юг, ибо уже одно число ратников усложняло передвижение и, невзирая на все предпринятые Мардонием меры, иногда возникали трудности со снабжением воинов припасами. Наконец, оставив позади Фракию и Македонию, персы вступили на земли собственно Греции. На пути из Фессалии персидское войско встречало лишь приветствия местных жителей, прибывали всё новые и новые посольства с изъявлениями покорности. Флот, продвигавшийся одновременно с сухопутным войском, доносил, что редкие и малочисленные отряды греков не отваживались на сопротивление. Улыбка Владыки Вселенной день ото дня делалась всё более благосклонной, а сотрапезники рассказывали своему господину о том, что слухи о приближении войска бессмертного царя повергают жалких эллинов в трепет: «Подобно огню, ты светишь повсюду. Ты вступишь в Афины и Спарту, и никто не обнажит свой меч и не достанет свой лук, чтобы воспрепятствовать тебе».