Луи Мари Энн Куперус - Ксеркс

— Оставь меня, — приказал Фемистокл, указывая рукой на дверь, и Симониду хватило ума подчиниться.

Фемистокл извлёк из стола перо, но не стал писать на разложенном перед ним листе папируса, а прикусил его кончик зубами.

— Как заставить эллинов сражаться? Отец Зевс, открой мне способ!

Мозг заторопился с возможными вариантами.

— Новый оракул, предсказание о неизбежной победе? Но я и так уже досуха выжал книги пророчеств. Или купить Адиманта вместе с его друзьями? Но золотом можно купить только душу, а не отвагу. Или произнести зажигательную речь, предложить новые аргументы? Но, даже если бы я обладал красноречием Нестора и мудростью Фалеса, послушают ли меня упрямые дорийцы?

Вновь постучал Симонид, лицо которого вытянулось.

— О, горе нам! Кимон прислал вестника со своего «Персея». Он говорит, что «Дикэ», стоящий рядом с ним сикионский корабль, не облегчается перед битвой, а ставит паруса, чтобы бежать.

— Это всё? — спокойно спросил Фемистокл.

— Утверждают также, что Адимант и другие флотоводцы, разделяющие его настроение, вновь отправились к Эврибиаду, чтобы отговорить его от сражения.

— Я ожидал этого.

— И спартанец уже сдаётся? — Коротышка-поэт побледнел.

— Весьма вероятно. Эврибиад стал бы трусом, не будь он таким большим дураком.

— И ты не собираешься немедленно посетить его, чтобы укрепить робких сердцем и заставить их вести себя так, как подобает эллинам?

— Пока нет.

— Друг мой, клянусь священным псом Египта, — вскричал Симонид, касаясь руки Фемистокла, — если ты ничего не предпримешь, всем нам предстоит завтра переселиться на поля асфоделей.

— Я делаю, что могу.

— Всё? Ты стоишь здесь, скрестив на груди руки!

— Всё… ибо я думаю.

— Думаешь… Не пора ли от размышлений перейти к действиям?

— Я это сделаю.

— Когда?

— Когда бог откроет свою волю. А пока я не вижу никакого просвета.

— Вечер уже кончается, и, значит, Эллада погибла!

Фемистокл рассмеялся, едва ли не легкомысленно:

— Нет, друг мой. Эллада не погибнет до завтрашнего утра, а что только не случается за ночь. А теперь ступай. Позволь мне вернуться к размышлениям.

Симонид медлил. Он сомневался в том, что Фемистокл владел ситуацией, но флотоводец решительным жестом указывал на дверь. Рука поэта уже касалась её, и тут в створку вновь постучали. Вошёл проревт, командующий передней палубой, ближайший помощник Амейны.

— Что у тебя? — резко спросил Фемистокл.

— Перебежчик, превосходительный, возможно, это обрадует тебя.

— Перебежчик… Откуда он взялся?

— Он приплыл к борту «Навзикаи» в лодке. Клянётся, что только что отплыл из Фалерона, и хочет повидать тебя.

— Он варвар?

— Нет, грек. Говорит с дорийским акцентом.

Фемистокл опять рассмеялся, уже веселее.

— Перебежчик, говоришь? Тогда почему же, о, совы Афины, оставил он «край жареных зайцев», обитель персов, куда бегут столь многие? На нашу сторону переходит не столь много людей, чтобы можно было пренебречь одним из них. Приведи его.

— А как же совет у Эврибиада? — напомнил Симонид.

— К гарпиям их всех! Я просил у Зевса знамения, и вот оно. У нас есть ещё время на то, чтобы выслушать перебежчика, убедить Адиманта и спасти Элладу.

Фемистокл поднял голову. Неуверенность и печаль оставили его лицо. Он вновь стал самим собой. Какие надежды, какие хитрости ещё таились в этом неисчерпаемом мозгу, Симонид не знал. Однако уже сам облик этого улыбающегося, сильного человека вселял спокойствие. Моряк вошёл вновь — уже с молодым человеком, лицо которого скрывали густая борода и остроконечная шапка. Смело подойдя к Фемистоклу, он произнёс несколько слов, после чего флотоводец отослал морехода.

Оставшись в обществе Симонида и Фемистокла, незнакомец снял высокий колпак. Перед афинянами стоял молодой, крепко сложенный человек. Борода и царивший в каюте сумрак утаивали его черты. Он молчал, ожидая вопросов, а оба афинянина разглядывали его.

— Ну? — промолвил наконец флотоводец. — Кто ты? И почему находишься здесь?

— Ты не узнал меня?

— Не узнал, хотя память надёжно служит мне. Но ты говоришь как уроженец Аттики, а не дориец, как мне передавали.

— Я не просто из Аттики, я родом из Афин.

— Афинянин? Чтобы я не узнал афинянина? Постой. Твой голос знаком мне. Где я слышал его?

— В последний раз, — напомнил незнакомец, чуть возвысив голос, — мы говорили с тобой в Колоне. С тобой были Демарат и Гермипп.

Фемистокл отступил на три шага:

— Море отдаёт мертвецов. Ты Главкон, сын Конона…

— Конона, — подтвердил перебежчик, спокойно складывая руки на груди.

— Несчастный юнец! Какая гарпия, какой злой бог принёс тебя сюда? Что мешает мне отдать тебя морякам, чтобы они прибили тебя гвоздями к мачте!

— Ничто не мешает, напротив… — Голос Главкона сделался жёстким. — Но Афинам и Элладе завтра потребуются все их сыновья.

— Верным же ты был сыном своего города! Как тебе удалось уцелеть на море?

— Меня выбросило на берег Астипалеи.

— Где ты был с тех пор?

— В Сардах.

— Кто покровительствовал тебе?

— Мардоний!

— Неужели персы так скверно обошлись с тобой, что ты решил покинуть их?

— Они засыпали меня почестями и богатством. Ксеркс был милостив ко мне.

— И ты дошёл с его войском до Эллады? В компании других предателей… сыновей Гиппия и всех прочих?

Побагровев, Главкон смело встретил взгляд Фемистокла:

— Да… и всё же…

— Ах, и всё же… — саркастически заметил Фемистокл. — Я так и думал. Что ж, я могу назвать много причин твоего появления здесь… Ты хочешь предать нас персам, и Афина вложила извращённое мужество в твоё сердце. Тебе, конечно, известно, что прощение, объявленное нами изгнанникам, не распространяется на изменников.

— Знаю.

Фемистокл сел в кресло. Он находился в редком для себя состоянии и не знал, что говорить, что думать.

— Садись, Симонид, — приказал он, — а ты, бывший Алкмеонид, а ныне предатель, объясни мне, почему после всего случившегося я должен верить тебе?

— Я не прошу тебя верить. — Главкон застыл, словно изваяние. — Я не буду в обиде на тебя, если ты примешь любое решение, но тем не менее выслушай…

Взмахнув рукой, флотоводец велел говорить, и беженец начал свою повесть. Весь свой путь по морю от Фалерона Главкон готовил себя к этому испытанию, и отвага не оставила его. Немногословно и ясно он объяснил, как обошлась с ним судьба после Колона. Лишь когда Главкон упомянул о том, что был рядом с Леонидом, Фемистокл бросил на него острый взгляд:

— Повтори-ка. И не ошибись. Я отлично умею замечать ложь.

Главкон невозмутимо повторил свои слова.

— Какие доказательства ты можешь предъявить того, что был с царём Спарты?