Луи Мари Энн Куперус - Ксеркс

— Куда и откуда, отец?

Трясущийся старик, запинаясь, поведал, что их крохотную деревушку возле Эпофитэ захватили конные саки, что дом его сожгли, двух дочерей варвары увезли на своих конях, а его с женой и сыном спасла, должно быть, сами Афина. Они утратили всё, что имели, кроме разве что жизни, и, опасаясь за неё, направились к горе Парнес, чтобы найти в ней пещеру. Не согласится ли молодой человек пойти вместе с ними, ведь сейчас путника на дороге поджидают тысячи бед? Но Главкон даже не выслушал их до конца и заторопился вперёд.

«Ах, Мардоний! Ах, Артозостра! — говорил он в сердце своём. — Вы отважны и благородны, однако вина за всё это лежит на вас, пусть вы и называли меня другом. Нами правят Зевс и Дикэ, и за содеянное они взыщут с вас полной мерой».

Впрочем, учитывая сделанное стариком предостережение, Главкон оставил утоптанную дорогу. Ровным и неторопливым бегом, заученным на стадионе, он пересёк зелёный лес за рекой, и. лианы и ветви то и дело хлестали его по лицу. Время от времени ему приходилось перебегать полувысохший поток; зачерпывая ладонью воду, он торопливо благодарил нимфу ручья. Раз или два на пути Главкона попались сады со смоковницами; срывая спелые плоды, он ел их на бегу. Наконец река начала уходить на запад. Главкон знал, что, следуя её течению, он окажется в Танагре, но кто мог сказать, сожгли персы этот город или оставили в нём свой гарнизон? Ему при шлось покинуть Эсоп и благодатный полог листвы над рекой. Впереди лежала широкая беотийская равнина. Здесь спрятаться было невозможно, если только не повернуть в сторону Аттики, на восток, к подножиям гор. Однако скорость была важней безопасности. Минован Скол, он увидел, что селение опустошено и сожжено врагами. Приветствовать его здесь было некому, если нс считать одной-двух оголодавших собак, всегда готовых вцепиться в ноги бегущему. Главкон отогнал их метко пущенными камнями. Там и сям над полями кружили вороны, рвавшие мертвечину… Сакская конница Мардония старательно исполняла приказ. И вот наконец чуть более чем за час до заката, когда перед гонцом начали уже появляться из-за горизонта вершины Киферона, разлёгшегося на просторах Аттики, далеко перед собой он заметил облако пыли. Немедленно остановившись, Главкон бросился на ближайшее поле и прижался к земле. Стучали копыта, звенели мечи, раздавались пронзительные крики саков. Приподняв голову, он увидел, как промелькнули мимо красные прапоры на их копьях. Главкон выждал, пока шум движения не утих, и лишь потом выбрался на дорогу. На этот раз он попытался скомпенсировать утраченное время скоростью. Голова его пылала, но заботиться о себе не было времени.

На равнине уже лежали тени, а до Платей оставалось ещё много стадиев. И понимание того, сколько ему ещё надлежит преодолеть, заставило Главкона потерять осторожность. Он без оглядки понёсся вперёд. Равнина вновь уступила место холмам. Главкон миновал Эритру — сожжённое селение было покинуто людьми. Гонец поднялся на склон, спустился перед новым подъёмом, и тут из-за гребня навстречу ему вынеслось восемь всадников на полном скаку. Решение пришлось принимать мгновенно. Броситься на вспаханное поле? Безумие, ибо конные варвары поймают его. Их крепконогие кони умеют скакать по бороздам, как кролики. Остановившись, Главкон протянул к всадникам обе руки в знак того, что он не сопротивляется им.

— О, Афина Паллада! — взмолился он всем сердцем. — Если ты не любишь меня, не забудь о своей любви к Элладе, твоему городу и Гермионе, жене моей!

Всадники мгновенно окружили его, выхватив из ножен кривые мечи. Они что-то кричали, указывали в сторону Главкона мечами и копьями. Главкон только безмолвно оглядывался и просил богов наделить его мудростью. Семеро наездников принадлежали к свирепому племени саков, и Главкон был готов ожидать от них чего угодно. Однако на грудь восьмого спускалась светлая борода, и атлет возрадовался: начальник отряда оказался персом.

Саки спорили, с пылом тыкая остриями в грудь пленника. Но Главкон взирал на них настолько спокойно, что перс в конце концов восхитился его доблестью:

— Опустите оружие. Клянусь Митрой, отвага этого эллина не уступает его красоте! Как он стоит! Мы должны привести его к князю.

— Великолепный, — промолвил Главкон на чистейшем персидском языке, — я послан гонцом к князю Мардонию. И если вы действительно верные слуги бессмертного царя, покажите мне дорогу в ваш лагерь.

Перс вздрогнул:

— Клянусь жизнью собственного отца, ты разговариваешь по-персидски не хуже, чем слуги самого Царя Царей. Что ты делаешь здесь… один на дороге?

Прежде чем ответить, Главкон протянул руки и, перехватив верх упёртого в его грудь копья, переломил древко, будто соломинку. Он прекрасно знал, каким именно образом можно добиться восхищения варваров. Все восторженно взвыли — кроме владельца копья.

— Силён, красив и отважен. Говори же, кто ты?

Горделиво распрямившись, Главкон принял властную позу:

— Я действительно долго жил среди слуг Царя Царей. Я научился говорить по-персидски за столом князя Мардония, ибо я сын Аттагиния Фиванского, не самого ничтожного из друзей великого государя в Элладе.

При упоминании одного из самых видных сторонников мидян в Греции перс посерьёзнел. Голос его даже сделался подобострастным:

— Понимаю. Ты, великолепный, несёшь послание от своего царя?

— Свежие новости, только что привезённые из Азии. Скажи наконец, где стоит войско?

— К северу отсюда, возле Асопа. Эллины находятся чуть южнее. Вот что, Рухс, — обратился перс к одному из всадников, — сажай благородного вестника позади себя на коня и вези его к полководцу.

— Да благословит небо твою щедрость! — воскликнул гонец, пожалуй, с излишней поспешностью. — Но я отлично знаю дорогу, а достойный Рухс не будет мне благодарен, если я помешаю ему взять свою долю добычи.

— Да-да, тут за холмами, в Элевтерах, говорят, есть ещё не разграбленный дом, симпатичные девчонки, и мы уж заставим их папашу вырыть горшок с деньгами. Благослови тебя Мазда, господин, едем.

— Йе! Йе! — завопили саки, и самым громким среди них был голос Рухса, которому совсем не улыбалось везти гонца в лагерь.

С этим верховые отъехали, а Главкон, потуже перевязав пояс, припустился вперёд в сгущающихся сумерках.

Приключение послужило предостережением. Афина избавила его от беды, но во второй раз полагаться лишь на её милость не следует, и Главкон направился дальше уже полем. Солнце клонилось к закату, к длинному бурому хребту Геликона, что совершенно не радовало Главкона. До этого он не замечал, насколько успел истощить запас сил. Неужели он, истмийский победитель, сокрушивший гиганта Ликона перед ликующей толпой, способен лишиться сознания, как усталая девица, когда речь идёт о чести самой Эллады? Почему вдруг язык его превратился в горячий уголь? Почему ноги, казавшиеся такими быстрыми возле Оропа, едва отрываются от земли?