Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 1

— Но как могли вы оставить леди Эмили, — сказал Уэверли с глубоким чувством, — в положении, когда она наиболее драгоценна для мужа, чтобы разыскивать какого-то...?

— Я только выполнил свой долг, — спокойно ответил полковник Толбот, — и не сожалею, не должен сожалеть об этом. Если бы путь благодарности и чести был всегда ровным и легким, в том, что я следую по нему, не было бы никакой заслуги. Но часто он идет вразрез с нашими интересами и страстями, а иногда и с самыми святыми чувствами. Таковы испытания жизни, и это последнее, хоть и самое горестное (здесь слезы невольно навернулись ему на глаза), не первое, которое мне довелось испытать. Но об этом мы поговорим завтра, — сказал он, крепко сжимая обе руки Уэверли. — Доброй ночи. Постарайтесь забыться на несколько часов. В шесть рассветает, а теперь уже третий час. Спокойной ночи.

Эдуард ушел, не осмелясь произнести ни слова.

Когда полковник Толбот вышел на другой день к завтраку, слуга Уэверли сказал ему, что наш герой ушел из дому на рассвете и еще не возвращался. Угро было на исходе, когда он прибежал, запыхавшийся, но сияющий, что сильно удивило полковника.

— Вот, — воскликнул он, бросая бумагу на стол, — вот результат моих утренних хлопот... Алик, собирай вещи полковника. Живей, живей!

Полковник с удивлением пробежал бумагу. Эго был пропуск, выданный принцем полковнику Толботу на проезд до Лита или любого иного порта, находящегося в руках войск его королевского высочества. Предъявителю разрешалось свободно сесть на любое судно, отправляющееся в Англию или в иные края. Полковник Толбот, со своей стороны, должен был дать слово в течение двенадцати месяцев не браться за оружие против дома Стюартов.

— Господи, — воскликнул полковник с сияющими глазами,— как вам удалось его добыть?

— Я отправился к принцу на утренний прием в тот час, когда он обычно встает. Оказалось, что он уже уехал в лагерь Даддингстон. Я пустился за ним следом, испросил и получил аудиенцию... Впрочем, я вам и слова больше не скажу, пока не увижу, что вы принялись укладываться.

— Но должен же я узнать, могу ли я воспользоваться этим пропуском и как вы его добыли?

— О, в крайнем случае вам ничего не стоит снова вынуть свои вещи... Ну вот, теперь, когда я вижу, что вы занялись делом, можно продолжать. Когда я впервые упомянул ваше имя, глаза принца засверкали почти так же, как две минуты назад сверкали ваши. «Он не проявлял сочувствия нашему делу?» — спросил он серьезно. «Ни в малейшей степени, и надеяться на это не приходится». Лицо его помрачнело. Я попросил вашего освобождения. «Невозможно,— сказал он, — это слишком значительное лицо. Ведь он друг и наперсник таких-то и таких-то. Ваша просьба совершенно безрассудна». Я рассказал ему свою историю и вашу и попросил его поставить себя на мое место. У принца есть сердце, и притом доброе сердце, что бы вы ни говорили, полковник Толбот. Он взял лист бумаги и собственной рукой написал вам пропуск. «Я не стану доверяться своим советникам, — сказал он, — они будут отговаривать меня от справедливого поступка. Я не потерплю, чтобы друг, которого я так высоко ценю, как вас, носил на себе тяжесть мучительных мыслей, которые будут терзать его в случае дальнейших несчастий в семье полковника Толбота. При таких обстоятельствах я не хочу держать в плену храброго врага. А кроме того, — добавил он, — мне кажется, я без труда оправдаю себя в глазах моих осторожных советников, сославшись на хорошее впечатление, которое такая мягкость произведет на умы влиятельных английских семей, с которыми связан полковник».

— Вот тут-то и проглянул политик, — заметил Толбот.

— Во всяком случае, он закончил так, как подобает сыну короля: «Берите этот пропуск. Условие я добавил ради формы. Но если полковник возражает против него, пусть едет, не давая никаких обязательств. Я пришел сюда воевать с мужчинами, а не для того, чтобы приводить в отчаяние или подвергать опасности женщин».

— Ну, я никогда не думал, что мне придется быть настолько обязанным прет...

— Принцу, — с улыбкой перебил Уэверли.

— Шевалье, — поправился полковник. — Это удобное наименование, которым многие особы королевской крови пользуются при путешествиях, и мы можем употреблять его оба. Сказал он еще что-нибудь?

— Только спросил, может ли он оказать мне еще какую-либо услугу, и когда я ответил, что нет, пожал мне руку и заметил, что хорошо было бы, если бы все его сторонники были столь же нетребовательны; а некоторые из моих друзей просят не только все, что он может дать, но еще многое другое, что совершенно не в его власти и где бессильны даже самые могущественные государи. «В самом деле, — продолжал он,— если судить по безрассудным просьбам, которые ежедневно ко мне поступают, ни один монарх не уподобляется так божеству в глазах своих сторонников, как я».

— Бедный юноша!—сказал полковник.— Должно быть, он начинает чувствовать всю трудность своего положения. Ну, Уэверли, это нечто большее, чем добрая услуга, и я ее не забуду, если вообще Филипп Толбот способен что-либо запомнить. Моя жизнь... Но нет, пусть леди Эмили благодарит вас за нее... Эта услуга стоит пятидесяти жизней!.. При таких обстоятельствах я даю свое слово без малейшего колебания. Вот оно (он написал его по всей форме), а теперь скажите, как мне отсюда выбраться?

— Все это предусмотрено: ваши вещи уложены, лошади дожидаются вас, и я, с разрешения принца, нанял лодку, которая доставит вас на «Лисицу». Я специально послал для этого нарочного в Лит.

— Превосходно. Капитан Бивер — мой большой приятель. Он высадит меня в Берике или Шилдсе, откуда я могу добраться до Лондона на почтовых. Но вы должны доверить мне пачку бумаг, которую вы получили благодаря вашей мисс Бин Лин. Мне, возможно, придется их использовать, когда я буду за вас хлопотать. Но сюда направляется ваш гайлэндский друг Глен... как все же произносится его варварское имя? — а с ним и его ординарец... Я, вероятно, не имею уже права называть его головорезом. Вы только посмотрите, как он выступает, словно весь мир принадлежит ему, даже плед у него на груди — и тот топорщится! Хотел бы я повстречаться с этим юнцом там, где у меня руки не связаны. Уж кто-нибудь из нас да поубавил бы другому спеси!

— И не стыдно вам, полковник Толбот! Как где увидите тартан, так и приходите сразу в ярость, точно, как говорят, бык, когда увидит красную тряпку. Знаете, у вас с Мак-Ивором много общего по части национальных предубеждений.

Последние слова произнесены были уже на улице. Друзья прошли мимо предводителя, причем полковник и Фёргюс обменялись приветствиями с холодной учтивостью дуэлянтов перед поединком. Ясно было, что антипатия тут взаимная.