Игорь Генералов - Святослав (Железная заря)

— Звал я вас, господа-совет, думу вместе думать, что делать нам дальше, — громкий с хрипотцой голос Святослава катался по двору, вливаясь в уши воинов, — кто хочет слово держать по делу, того будем слушать.

Кметь-тмутараканец из выборных, пихаясь, продрался сквозь ряды, влез на крыльцо, уступленное ему Святославом, крутил по сторонам бритой головой, сверкая начищенной медной серьгою, начал:

— Меня называют Рутом, сыном Харека. Я много ратился за свою жизнь и те, кто знает меня, никогда не назовут трусом, ибо я не показывал спины в бою. Вчера мы видели гибель многих наших товарищей, и сегодня я скажу: биться и умереть — доблесть, но губить войско понапрасну — дурость. Никто...

Голос руса потонул в гомоне кметей, взбудораженных речью.

— Кто его выбирал?! Спихните его с крыльца! — рвал глотку Заяц.

— Тише ты! — пихнул локтем друга Колот.

— Замолкните, дайте договорить!

Рус подождал, когда соратники утихнут, и продолжил:

— Никто не назвал Волка трусом, когда он спас рать из Переяславца!

— Что предлагаешь?

— Прорваться ночью через Дунай. Икморь, покойник, под носом у них проходил, и мы пройдём!

Ему возразили сразу несколько голосов, в том числе и воевода Акун, сам многажды ходивший в морские походы:

— Ромеи теперь плотно нас заперли. Пожгут, как Игоря когда-то, если кто и прорвётся, то их будет немного.

— Пусть следующий речь держит!

На крыльце оказался молодой воин, по исцветшей вышивке на рукавах да и то с близи, можно было определить, что он из северов. Усыня со Свенельдом быстро и едва заметно переглянулись, что не ускользнуло от Святослава. «Вишь, сговорились, а сами речь не хотят держать, парня послали!» — про себя усмехнулся князь.

— Клятву надо взять с ромеев, что уйдём с добычей и оружием, они согласятся — их силы тоже конец имеют! — молвил север.

В ответ полетели ядовитые шутки, негодующие замечания, что, мол, негоже с ромеями сговариваться. Парень, смутившись, сошёл с крыльца. После него ещё выступило трое-четверо, причём один откровенно дурачился, едко шутил в сторону византийцев, чем вызывал смех собрания. Зубоскала взашей согнали, и на его место поднялся Усыня, решившийся таки сказать. Говорил коротко и зло, обвиняя во всём болгар, что бросились присягать на верность Цимисхию, благодаря чему тот и дошёл до Доростола и что нечего цепляться за землю, люди которой легко переходят от одного правителя к другому. Проникнувшись речью, Усыню неожиданно поддержали. Едва дождавшись, пока северский воевода закончит, на крыльцо взлетел Самуил, бурея от гнева, заговорил не менее пламенно, чем Усыня:

— От вас ли я слышу сии речи? Болгары отважно сражались с вами в Преславе и бьются здесь, под Доростолом! Если кто считает, что это не так, пусть скажет мне в лицо! Мне стыдно за тех севастов и властелей, что предали мой народ, но болгары русов не предавали! А с тобой, воевода, мы сражались бок о бок ещё вчера.

— Я не имею ничего против тебя, Радомир! — ответил Усыня. Но Самуил уже отвернулся и продолжал:

— Неужели вы отступите тогда, когда враг уже сломлен? На вас смотрит вся земля Болгарская, которая падет к ногам победителя.

Самуил перевёл дух, ему тут же полетели возражения:

— Побеждали уже и шиш в рыло!

— Свои интересы блюдёшь, воевода!

— Пусть князь скажет, как он — так и мы!

Святослав тяжело взошёл на крыльцо, сунул большие пальцы рук за пояс, нахмурившись обвёл взглядом выжидательные лица собравшихся воинов.

— Никто ещё не побеждал нас силою оружия. Мы били булгар, исмальтян, хазар, ромеев. Без крови взяли Болгарию. Погибнет слава, которая шествовала вслед за войском русов, если мы теперь позорно отступим перед ромеями. Проникнемся мужеством, которое завещали нам предки, вспомним о том, что мощь русов до сих пор была несокрушимой, и будем ожесточенно сражаться за свою жизнь. Не пристало нам возвращаться на родину, спасаясь бегством; мы должны либо победить и остаться в живых, либо умереть со славой, совершив подвиги, достойные доблестных мужей!

С удовольствием князь увидел, как просветлели лица кметей, значит, дошло слово.

— Когда вы встанете в строй, — продолжил он, — то вспомните, что смотрят на вас души братьев ваших, требующих отмщения! Победа или смерть!

Когда отгремел подхваченный клич и воины начали расходиться, Святослав обернулся к воеводам:

— Всем отдыхать! Выступим за два часа до заката.

И нечаянно поймал строгий осуждающий взгляд Свенельда, выдержал его, дав воеводе первым опустить очи.

Кмети молчком помогали друг другу облачаться в брони. Колот тоже молча смотрел на них. Вдругорядь дал бы совет, пристрожил кого-нито либо просто, стоял бы рядом и балагурил вместе со всеми, помогая снимать предбоевое напряжение, показывая храбрую небрежность перед смертельным врагом. Многих, а может, и всех он видит в последний раз. Для него уже не существовало завтра, была только предстоящая битва, жаркое солнце и эти вот кмети, которых в сотне осталось чуть более шести десятков. Все разбрелись, ожидая приказов, тихонько переговаривались, будто боясь нарушить некое торжественное действо. Заяц, всегда и везде державшийся особняком, сидел на чурбаке для колки дров, уставясь немигающим взглядом в землю, вертел в руках стёганый подшлемник. Кметь именем Недята жаловался другу:

— Кольчуга в прорехах вся, а брони, что с убитых ромеев взяли, тоже либо худые, либо вовсе не налазят.

— У Радоты спрашивал? Он ведь главный ключник у нас.

— Спрашивал. Бает, что было, то разобрали.

— Почини бронь-то!

— К кузнецу Овчине да Родею очередь с версту!

— Сам учись!

— Кузнецы тогда зачем?

Кмети расспорились не на шутку. Обычная непредбоевая перебранка развеселила Колота, он прыснул со смеху, обратив на себя внимание своих воинов, тут же построжел, прикрикнул:

— Чего вылупились? Воды пейте больше, жара ещё не совсем спала, а в строю вас никто поить не будет.

— Так по нужде захочется!

— А ты в штаны, — посоветовали возразившему. Воины грянули дружным смехом — обвыкли к ратям настолько, что на бой шли, как на покос. Как раз проревела труба — к сбору.

Тяжёлая духота камнем придавливала закованные в железо тела. Даже Дунай, крутой берег которого хорошо был виден с предградья, не дышал прохладой. Скорее бы в бой, а там уже ничего не будет заметно. Воеводы как чувствовали настроение войска, не томили долгими перестроениями, а князь, без лишних речей, спешился, отдал коня стремяному и встал в первые ряды.

На сей раз выходить на равнину не стали, уперев войско крыльями в холмы, оставив в тылу конницу Самуила. Святослав правильно рассчитал время: ромеи, в предверии близкого заката, ждать не стали, спешно в виду русского войска, собирая фалангу. Забили тимпаны, завыли трубы, выжившим до конца дней своих ночами будет сниться шаг ромейских гоплитов. Колот почувствовал, как прижались к нему верные надёжные плечи товарищей, от этого стало спокойнее и ярость предстоящего боя полностью овладела душой. Уже не было вчерашних сомнений, только копьё в руках и привычная холодная радость сечи. Впервые он обратился к своей сотне: