Евгений Санин - Иду на Вы

Здесь они пристроились с Милушей в хвост вереницы.

Здесь дед Завид, оставив его за старшего, ушел вперед. Ох и достанется ему за самовольный уход, если только тот жив. Да пусть хоть всю шкуру сдерет, мысленно согласился Славко. Он только петь и кричать будет – от счастья!

Здесь идущие рядом женщины стали вспоминать о последнем набеге Белдуза, и он, не выдержав, бросился назад – мстить ненавистному хану…

Тут они пошли дальше уже без него…

Здесь…

– Постой, а это что?

Где-то невдалеке послышался вроде бы писк ребенка.

– Детский плач? – Славко приподнял край заячьего треуха и прислушался. – Точно!

Милушин орет! Ай да дед Завид! Догадался-таки не уходить в лес! Спрятал наших там, где сам хан Ласка не догадается искать их! Прямо на ветру, в открытом поле! Сделав их видимыми издали кочками да бугорками! Бедные, как же они тут!.. То-то обрадуются, что можно возвращаться домой!

Славко бросился на крик и остановился.

«Ну и запрятались, никого не видать! Прямо как кроты позарывались в землю!»

– Эй, вы! Эге-е-й!! – радостно закричал он. – Будет вам зря мерзнуть! Где вы тут?

Выходите!

Однако никто не отозвался ему.

И ни одна кочка, ни один бугорок даже не шевельнулись…

Тогда Славко бросился вперед, но и там не было никого…

И в двадцати шагах вправо, и в пятидесяти влево – тоже!..

– Эй, эй-эй-эй… – уже неуверенно повторил он. – Где вы? Это же я, Славко…

И тут снова раздался плач ребенка. Славко мгновенно повернул на него голову и увидел, как там, откуда он доносился, мелькнула быстрая легкая тень.

– Л-лиса?..

Славко подбежал туда и увидел зияющее в земле отверстие, откуда, уже не переставая, орал Милушин сын.

Из норы хищно извивался конец лисьего хвоста. Славко ухватился за него и с трудом выволок наружу тяжелую сопротивляющуюся посильней Тиуна лисицу…

– Ах ты… мало нам хана Ласки, так еще и хан Лиса объявился?!

Славко выхватил из-под плетки нож и, несколько раз ударив им лисицу, далеко отшвырнул ее в сторону.

Затем чуть ли не весь просунулся в нору и, бормоча: «Ну, где же ты там?.. Иди ко мне!..», вытащил вслед за собой… сына Милуши.

Всегда тянувшийся к нему с улыбкой мальчик сейчас изо всех сил отбивался ручонками, царапался, кричал и уже хрипел.

Славко схватил его на руки и, словно тот мог ответить, затряс, задавая бессмысленные вопросы:

– Ты! Один? А где же все остальные?!

Ветер выл, словно пытался унести вдаль на далекий восток, где была Степь, все ответы.

Прижимая к себе мальчика, Славко стоял один посреди поля, и постепенно смысл происшедшего тут стал проясняться в его голове.

– Все ясно… – прошептал он. – Перехватил их проклятый Белдуз прямо в поле! Даже до леса не дал дойти! Всех угнал! Всех увел! А может…

Славко с надеждой посмотрел в сторону леса, но тут же отогнал спасительную мысль:

– Нет! Раз Милуша сына в лисью нору засунула, значит, совсем плохо дело было… Теперь 17 этого хотя бы спасти! О, Господи! – спохватился он. – Да он же ледяной весь!

Славко торопливо всунул малыша себе под овчину и быстрым шагом пошел назад.

– Сейчас мы домой придем! – бормотал он на ходу. – Дома у нас пряник, мед есть… и дверь я плотно закрыл, там хорошо, тепло! Эх, и зачем я только всю клюкву извел зря! Чем тебя лечить, если вдруг заболеешь? И помочь-то теперь – кому?

Славко на всякий случай оглянулся, но увидел позади только лису. Пятная землю кровью, она тяжело ползла на брюхе в свою нору – помирать.

– А-аа! – отмахнулся от нее Славко. В другой раз он непременно прихватил бы ее с собой.

Но теперь – до лисы ли ему было? Да и вся шкура той была безнадежно попорчена, истыкана ножом...

И больше не оглядываясь, он уже бегом кинулся в Осиновку… б 6 Б По полутемному зимнему, без всякого намека на начавшуюся весну, лесу, один, только с длинным прямым мечом на поясе, ехал всадник.

Он что-то явно искал в этом лесу, то и дело прислушиваясь, приглядываясь и принюхиваясь.

И наконец нашел.

Остановил коня, услышав доносившееся откуда-то снизу, идущее из-под сугробов, как из могил, чуть слышное, больше похожее на бабий плач, заунывное пение: От бере-о-озы до бере-о-озы Шли в поло-о-он, роняя сле-о-озы, Подгоняемы плетьми-и-и, Жены русские с детьми!

Дым пожарищ, как туман-н-н-н…

Да летает сытый вран-н-н!..

Всадник тронул поводья коня, направляя его к самому большому сугробу, как вдруг позади раздался явно подделывающийся под суровый мужской голос – детский голосок.

– Эй, ты! Кто такой и что ты тут делаешь?

Всадник придержал коня и оглянулся.

Это был Онфим.

Увидев выходящего из-за дерева, с огромной, не по росту дубиной, мальца, он улыбнулся ему и знаком велел приблизиться… И пока тот шел, проваливаясь в снег, продолжал слушать песню.

От ряби-и-ины до ряби-и-ины Им восле-е-ед глядят мужчи-и-ины.

Но не ягоды ряби-и-ин На телах лежат мужчин!

Дым пожарищ, как туман-н-н-н…

Да летает сытый вран-н-н!..

Песня слышалась наверху, а внизу, под разбросанными тут и там сугробами, сидели люди...

Под одним из них, раскачиваясь в обнимку, статная женщина с худенькой тянули песню, которую подтягивали под другими сугробами. Не пела, наверное, одна только Милуша. Плача и заливаясь слезами, она уговаривала деда Завида: 18 – Дед, родненький, миленький, отпусти, а!

– Сказано, не пущу, значит, и не проси даже! – слышался в ответ сердитый шепот.

– Замерзнет ведь… И Славки, как назло, нет! Он бы сбегал узнал, как он, а может быть, даже принес сыночка!

– Эх, меня не было рядом! Как ты только могла оставить его? И Славко тоже хорош!

– Да его тогда уже не было с нами!

– Как это не было?

– А вот так – ушел он!

– Как это ушел? Куда?

– Откуда мне было знать? Сказал, скоро вернусь.

– Ну, я ему вернусь!

– Ну, дед… миленький, родненький… ради Христа!

– Ради Христа я только помолиться теперь для тебя могу!

– И… поможет?

– А как не помочь? Христос сказал, если двое или трое будут молиться во имя Его, то и Он будет посреди них! То есть здесь, среди нас!

– Как… Сам Христос?! – силясь постичь сказанное, прошептала Милуша. – Здесь?!

– Неложно каждое слово нашего Бога! – строго оборвал ее дед Завид и, как ни тесно было под сугробом, истово перекрестившись, с чувством сказал: – А мы еще святого Климента, покровителя земли Русской, первых святых наших Бориса и Глеба да Саму Божью Матерь на помощь призовем. Попросим их умолить Христа простить грехи наши тяжкие, за которые нам столь великие скорби посылаются.

Женщины, оборвав пение, заплакали во весь голос.

Дед прицыкнул на них и в полной тишине начал молиться:

– Господи, помилуй! Пресвятая Богородица, спаси нас! Все святые, молите Бога о нас!

– Про ребеночка, про сына моего не забудь! – напоминая, простонала Милуша.