Эдуард Борнхёэ - Последняя реликвия

Гавриил поставил Сийма, нисколько не сопротивлявшегося, лицом к толстой сосне, велел ему обхватить ствол, после чего связал кисти рук по другую сторону дерева, потом еще несколько раз обмотал веревку вокруг ствола и тела разбойника.

— Надеюсь, вы не собираетесь меня сейчас бить?.. — с опаской покосился на Гавриила и Агнес разбойник.

— А что! — задумался Гавриил. — Это хорошая мысль. А главное — своевременная. Но мне она в голову почему-то не пришла. Вот я и спрашиваю себя: почему она к тебе пришла в голову? Ты, похоже, сам лучше всех знаешь, Сийм, чего заслуживаешь… Да. Я бы охотно выдубил твою грешную шкуру! Но какой в этом толк? Ты ведь сам доказал, что порка тебя исправить не может.

— С этим — ладно! Пошутили и будет! — проворчал разбойник. — Но если вы меня оставите здесь связанным, то я либо умру с голоду, либо меня сожрут дикие звери. Не по-христиански как-то так с живой душой поступать.

— Как ты о милосердии думать быстр. Уж успел и себя пожалеть, и вспомнил о христианстве! — недобро засмеялся Гавриил. — А тех, кого ты каждый день грабишь дочиста, ты тоже так жалеешь? Ты поступаешь с ними по-христиански? Скажи-ка по совести, что бы ты с нами сделал, если б мы попались тебе в лапы?

— Но вы же не попались мне в лапы, — резонно возразил Сийм.

— Не бойся, я оставлю тебе еды, — сжалился Гавриил. — Во всяком случае, ни сегодня, ни завтра ты с голоду не помрешь. А там докричишься. Товарищи на выручку придут…

— А дикие звери? — со слабой надеждой в голосе вопросил разбойник.

— Диких зверей тебе особенно бояться нечего, они ведь не трогают себе подобных. Да и хватает им ныне пропитания на развалинах мыз, на полях сражений. Отъевшиеся ходят волки — сытые, ленивые… Твои кинжал и пистолет я возьму на память, Сийм; у тебя в руках они уже достаточно причинили зла; может, сгодятся теперь и на какое-нибудь доброе дело.

Гавриил вынул из узла ковригу хлеба и сунул ее разбойнику за пазуху — так сунул, что тот мог достать ее зубами.

Снова взваливая узел себе на спину, Гавриил сказал:

— Прощай, Сийм. При следующей встрече ты, должно быть, скорее припомнишь мое лицо. Если можешь, исправься; а не сможешь — будь в другой раз хотя бы осмотрительнее, чтобы не попасть в руки честных людей, истинных христиан.

Разбойник только заскрежетал зубами.

Отделавшись от общества Сийма, Гавриил и Агнес прошли лесом довольно большое расстояние. Шли молча, думая каждый о своем.

Потом Гавриил спросил:

— Наверное, испугало вас это приключение, фрейлейн?

Агнес покачала головой:

— Это приключение меня больше позабавило, чем испугало. Поверите ли, мне даже стало жаль этого бедного незадачливого разбойника!

— Верю, но тут ничего не поделаешь, — сурово заметил Гавриил. — Выбор был невелик: мы или он. Еще хорошо, что хорошо обошлось. Не дай в тот миг пистолет Сийма осечку, попади он в меня… ох, не легко бы вам пришлось, юная баронесса. Увидели бы вы истинное лицо этого человека, — поразмыслив с минуту, он досказал: — Вы не должны всех людей считать подобными себе, юнкер Георг.

— Но ведь он тоже человек!

— Это верно, конечно. С виду он человек… Но лишь с виду, поверьте. Если человек сам себя превращает в дикого зверя, то с ним и обходиться надо, как с диким зверем.

— Он там действительно может погибнуть, — оглянулась Агнес, замедлив шаг.

— Это было бы для многих великое благо. Но я не думаю, чтобы он так запросто погиб. У злодеев душа живучая. Этот хитрый лис всегда найдет лазейку… К тому же я его не так уж крепко привязал; через несколько часов ему, наверняка, удастся освободиться от веревок.

Эти слова вызвали в золотом сердце Агнес горячий порыв радости и благодарности. Она едва не бросилась обнимать Гавриила… но позволила себе только с нежностью взять его за руку.

— Вы великодушный человек! — растроганно воскликнула Агнес дрожащим голосом. — Я так рада, что не ошиблась в вас!

Гавриил, ощутив благодарное пожатие ее руки, резко остановился.

— Юнкер Георг, что вы делаете?

— Что же я делаю, мой добрый оруженосец?

— Вы взяли меня, слугу, за руку!..

— Что же из того? Если вы мой слуга, я могу и взять вас за руку, — нашлась Агнес. — Что хочу, то делаю…

— Но вы же можете испачкаться о слугу.

Гавриил пытался говорить с ней шутливым тоном, но голос его прервался, все тело охватила дрожь. Как прекрасный образ великодушия и всепрощения стояла перед ним Агнес, дочь рыцаря; глаза ее смело, твердо смотрели ему в глаза, лицо пылало. Ее девичья красота в эту минуту показалась Гавриилу почти сверхъестественной, и такую же сверхъестественную силу воли проявил он, устояв против искушения привлечь ее сейчас к своей груди.

— Подумайте о вашем сословном достоинстве, фрейлейн фон Мённикхузен, — напомнил он после короткого молчания; и сам не узнал свой голос, ставший чуть хриплым и прерывистым.

— Я разве рассердила вас? — почувствовав некую неловкость, молвила Агнес.

— Нет, но я не хотел бы, чтобы вы потом сердились на себя самое, чтобы жалели…

— Жалела о чем?

— Не нужно делать того, о чем потом придется жалеть, — это Гавриил скорее для себя сказал, чем для нее.

Солнце между тем уже склонялось к западу, долгий трудный день подходил к концу. Наши путники пересекли еще поле, обошли глубокую балку, вошли в новый лес и наткнулись на маленький ручей, с ленивым журчанием струившийся меж корней деревьев и камней. По бережку этого ручья они скоро вышли к уютной лесной поляне. Вблизи руслица ручейка увидели заброшенный сенной сарай.

Осматривая его, Гавриил нашел немного сена, оставшегося здесь бог весть с каких времен. И крыша оказалась довольно крепкая — вполне могла укрыть и от сильного дождя.

— Небо к нам милостиво, — не скрывая радости, сказал Гавриил. — Я уже, признаться, с тревогой подумывал о том, где бы нам найти пристанище на ночь. Правда, и этот приют не отличается удобствами, и избалованный юнкер Георг, наверное, сделает недовольную гримаску… Но все же он сможет, по крайней мере, отдохнуть на мягком ложе и под кровом.

— Он? А вы?

— А я, как верный слуга, буду стоять на страже у этой двери.

— Неужели вы совсем не устали? — удивилась Агнес.

— Нисколько. Я человек привычный к тяготам походной жизни.

— А я совсем выбилась из сил, — вздохнула Агнес, устало опускаясь на мягкое сено.

— Ох я недотепа!.. — воскликнул тут Гавриил, бросая узел в угол сарайчика.

Он тотчас же принялся взбивать сено, устраивать из него ложе, а потом покрыл его своим длинным кафтаном.

И все сетовал:

— Где была моя голова! Как я раньше об этом не подумал!

— О чем вы? Об этом? — Агнес указала на сено.

Но Гавриил все укорял себя:

— Что гнало меня все время вперед? Это была непростительная ошибка с моей стороны, это было прямо преступление! Как могли вы, молодая, слабая девушка, после бессонной ночи, после перенесенных страхов, вынести еще и такой долгий, трудный путь?