Уинстон Грэм - Затмение

— Наверное, это потому, что в тебе самой так мало злого.

— Нет, нет. Я так не думаю. Я совсем не о том. Я не верю, что в обычных людях коренится это зло. Возможно, это что-то вроде лихорадки, которая прилетает с ветром, как холера или чума — прилетает с ветром и оседает на каких-то людях или на целом городе, или стране. Все становятся жертвами.

Росс поцеловал ее.

— Это объяснение ничем не хуже любых других.

Демельза чуть-чуть отодвинулась, чтобы увидеть выражение его лица.

— Не смейся надо мной, Росс.

— Я вовсе не смеюсь, точнее, не так, как ты себе представляешь. Совсем не свысока, поверь. В последнее время я частенько боюсь оказаться ниже тебя в суждениях о людях.

— Не думаю, что у меня есть какие-то суждения, по крайней мере те, которыми стоит гордиться. Наверное, я просто более земной человек по сравнению с тобой. Я как Гаррик — могу учуять друга.

— Или врага?

— Иногда.

— А Толли Трегирлс?

— О, он не враг, — нахмурилась Демельза. — Пожалуй, опасный друг.

— В каком смысле опасный? Потому что может утянуть меня к прежним дурным привычкам?

— Если ты вернешься к прежним дурным привычкам, как ты их называешь, то будешь зачинщиком, а не ведомым. Нет. Я о том... Ты человек преданный, возможно, даже слишком. Как только кто-то становится твоим другом, он практически оказывается вне критики.

— Может, это форма эгоизма.

— Вряд ли я понимаю, что это значит.

— Эгоизм — это когда думаешь слишком много о себе и собственном мнении. Мнении о политике или религии или просто о вине или друге, для эгоиста всё это одинаково бесспорно.

Демельза выпрямила ноги и села рядом с ним.

— Ты меня запутал, Росс. Я лишь хотела сказать, что дружба причиняла тебе неприятности в прошлом, и Толли Трегирлс может стать опасным, если попадет в беду, и ты помчишься на выручку.

— Как с Джимом Картером и Марком Дэниэлом? А теперь еще с Дуайтом Энисом?

Она кивнула.

— Правда, они более стоящие люди, чем Толли Трегирлс, так мне кажется.

— Какой милый розовый бант на твоей блузке. Она новая?

— Новая. Миссис Треласк ее сшила.

— Чудесно... Чудесно. С тобой в любом случае приятно говорить о дружбе. А что до Толли Трегирлса, что ж, поживем — увидим, стоит ли по этому поводу волноваться.

— Ох, я и вовсе из-за него не волнуюсь.

— Тебя взволновали новости о Дуайте?

— Да.

— Хочешь, чтобы я бросил этим заниматься?

— Огонь на свечах сдувает, — сказала Демельза. — В комнате сквозняк.

— Надо повесить портьеры на дверь.

После паузы Демельза спросила:

— Ты ведь получил два сообщения из Кемпера? А о чем второе?

— Пришло на прошлой неделе. Молодой мичман с фрегата «Кастор» написал матери в Сент-Остелл. Письмо пришло недавно и датировано на месяц позже того, что получила Кэролайн от Дуайта.

— Плохие новости?

— Он пишет, что из четырех захваченных в плен мичманов в живых остался он один. Он похож на скелет и потерял все волосы из-за болезни. Я не помню точные слова, но не могу забыть то чувство, которое произвело письмо — сердце сжимается при мысли о наших солдатах без денег, без одежды, до крайности истощенных болезнями, дерущимися за дохлую собачатину и жадно ее пожирающих. За голову и потроха собаки, по его словам, всегда можно выручить тридцать су, продав ее голодающим товарищам.

Демельза встала.

— Кажется, Клоуэнс проснулась. По-моему, я ее слышала.

Росс не пошевелился, пока Демельза обходила кушетку.

Потом она остановилась и прижалась подбородком к макушке Росса.

— Когда планируется высадка?

— Думаю, где-то в июне.

Джорджа Уорлеггана нельзя было назвать нетерпеливым, он никогда не давал волю дурному настроению, если события шли не по намеченному пути, и в Тренвит он вернулся в хорошем расположении духа. Новогодний бал оказался полным фиаско, и кто-то за спиной наверняка над ним смеялся. А кроме того, и менее значительное дело с браком Чайноветов и Уитвортов задерживалось из-за упрямства девчонки, а его отец переживал из-за очередного унижения со стороны Боскауэнов. Но имелось и много причин для радости. Самая главная из них — героическое лечение доктора Бенны (или чуть менее героическое продолжение со стороны доктора Прайса) возымело эффект, и Валентин пошел на поправку. Бенна был совершенно уверен, что деформации костей не будет, либо она будет почти незаметной.

Осборн и его мать приняли приглашение провести неделю в Тренвите в начале июля, и Джордж предчувствовал, что через неделю в обществе Осборна Морвенна не сможет сопротивляться мягкому, но упорному давлению со всех сторон. К тому же дела Уорлегганов в условиях войны процветали как никогда. А на прошлой неделе он завел полезное знакомство за ужином у Пендарвов. Поместье и дом по возвращении выглядели куда лучше прежнего. И в следующую пятницу он впервые займет место на судейской скамье.

Поездка, по правде говоря, выдалась утомительная. Дождь, привычный для корнуольской весны (а также лета, осени и зимы), лил целый день, и как только они съехали с главной дороги, Джордж даже дважды предлагал Элизабет ехать дальше верхом. Но Элизабет, хотя ей тоже надоело трястись в карете, отказалась оставлять Валентина на попечении Полли Оджерс, так что пришлось ехать дальше.

Но к сумеркам, как опять-таки частенько бывает в Корнуолле весной (а также летом, осенью и зимой), погода внезапно прояснилась, и когда они добрались домой, облака развеялись и вышла полная луна. Ветер стих, где-то ухала сова, серебрилась вода в пруду, а острые крыши дома отбрасывали готические тени на подъездную дорожку, лужайку и кусты. В окнах приветливо горели свечи.

Элизабет ушла спать, и Джордж поужинал со старшими Чайноветами — они были не столь утомительны, как обычно, а потом позвал Тома Харри и двух старших слуг и получил полный отчет о том, что происходило зимой, после чего еще до десяти лег в постель и проспал как убитый до шести утра.

Когда он проснулся, то чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Элизабет еще спала, раскинув прекрасные хрупкие руки по бледному шелку стеганного покрывала, и Джордж решил, что не станет ее будить и велит приготовить лошадь для утренней поездки по поместью. Он полежал еще несколько минут, сонно разглядывая голубое небо, виднеющееся в щелке между шторами, выскользнул из постели и натянул зеленый вышитый халат. Тихонько пробрался в свою уборную, воспользовался недавно установленным chaise-percée [22] Chaise percée (фр.) — кресло с дыркой в сиденье, которое использовали в качестве туалета. и позвонил камердинеру. Утро было чудесным, хотя и предвещало вечерний дождь. Но пока — превосходное время для верховой прогулки, воздух такой чистый и свежий после промозглого холода Труро.