Уинстон Грэм - Затмение

— Я уже пыталась...

— Позвольте мне закончить. Интересно, что бы сказал ваш отец, будь он жив. И кстати, что скажет ваша матушка, потому что ей следует рассказать. Или ваши юные сестры, рассматривающие вас как образец для подражания. Эта интрижка под нашей крышей до того отвратительна, что даже не знаю, что нам еще откроется!

Он продолжал говорить. Элизабет, соглашаясь с его чувствами, посчитала, что он слишком строг и слишком сердит. Она не могла не задаваться вопросом, не потому ли Джордж воспользовался возможностью унизить одного из Чайноветов, нарушившего правила приличия, что всегда чувствовал себя ниже по положению? И вот наконец-то одного из Чайноветов можно заслуженно заклеймить... Конечно, оскорбление усиливалось тем, что Карн был шурином Росса Полдарка... Поскольку Элизабет до сих пор не смогла в полной мере понять образ мыслей мужа, то не осознавала, что Джорджа и самого привлекает Морвенна, и он находит извращенное удовольствие в том, чтобы обращаться с ней грубо, потому что она его разочаровала.

Видя, что Морвенна вот-вот упадет в обморок, Элизабет резким жестом велела Джорджу остановиться.

— В одном можно быть уверенными, — сказал он жене. — Свадьба с мистером Уитвортом не состоится. Я напишу ему и объясню причины, попросив отложить свой визит к нам, пока мисс Чайновет не уедет. К концу месяца мисс Чайновет вернется к матери. Я также подготовлю всё, чтобы отправить Джеффри Чарльза в школу. Но встречи с этим Карном должны прекратиться. Я знаю, ты за этим присмотришь, дорогая. Оставляю это в твоих руках. Ты сделаешь всё наилучшим образом.

Он вышел из комнаты, оставив кузин наедине.

У Элизабет оставался единственный выход. Она одобряла поведение Морвенны не больше, чем Джордж, но всё недовольство уже было высказано. Она положила руку на плечи девушки и поцеловала ее мокрую щеку.

— Ну, будет тебе. Давай сядем и всё обсудим. Я не хочу разрывать тебе сердце.

Урожай собрали месяц назад — скудный и плохого качества. Корнуольские фермеры не прикрывали ранний картофель, и майские заморозки его погубили, как навредили и многим овощам. Трава выросла короткой и хилой, и Росс решил, что ее нельзя будет косить до конца июля.

Нужда, а в особенности голод, означали волнения и мятежи. По всей стране возникали беспорядки. Когда всего в нескольких милях за Ла-Маншем находилось революционное государство, и для представителей закона, и для его нарушителей, настало время испытаний. Одни заняли позицию наставлений и увещеваний, другие — позицию открытого неповиновения, и приняв их единожды, не желали уступать даже в условиях необходимости компромиссов. Но к удивлению многих взяла верх сдержанность. Овладевшие городом мятежники не грабили склады, а продавали товары по ценам, которые считали справедливыми. В Бате толпа женщин забралась на борт судна с зерном, а когда судьи прочли им «Акт о мятеже», женщины ответили, что не поднимают мятеж, а лишь хотят предотвратить экспорт зерна, и запели «Боже, храни короля».

Но все же последовали репрессивные меры, и зачинщиков наказали.

В Корнуолле серьезные беспорядки случились в четырех городах. И снова шахтеры вели себя организованно: захватывали мельницы и амбары и принуждали мельников и торговцев дешево продать зерно, но не применяли насилия и обычно, получив своё, мирно расходились. Но многие сельские сквайры Корнуолла встревожились, поползли слухи, что солдатам приказали стрелять по восставшим шахтерам в Труро, а те отказались выполнять приказ. Это выглядело как прямой путь к французскому аду.

Жители Грамблера и Сент-Агнесс тоже роптали, но до взрыва не дошло. Поспособствовали этому долгие светлые дни, даже короткие ночи были достаточно светлыми, солнце словно только слегка пряталось, а не скрывалось насовсем. Высоко в небе щебетали жаворонки, а пострадавшие зимой чибисы верещали и кружились над ячменными и пшеничными полями. Живые изгороди, раздавленные после многих недель под мерзлым снегом, снова ожили, а колокольчики, смолёвка и луговые сердечники трепетали в собственном патриотическом мятеже. Спокойное море не приносило поживы. С наступлением теплых дней тиф восстал против карантина в домах бедняков и распространился среди шахтерских семей. Самое время для возвращения доктора Эниса.

Но несмотря на всё это строительство молельного дома продолжалось. Росс отметил, что Сэм запланировал его значительно больше прежнего. Что касается библиотеки, то, посоветовавшись с парой строителей и старым Хорасом Тренеглосом, разбиравшимся в таких вещах, Росс решил использовать имеющиеся стены. Мингуз, по словам Тренеглоса, целиком построили из бутового камня и гранита, и он до сих пор стоит. Но больше всего Росса приободрился после того, как два оконца в дальней стене, выходящие на юго-запад, превратили в одно большое. Когда в стене стали делать проем, все сомнения в ее надежности и способности выдержать еще один этаж отпали.

В июне в Гвеннапе случилось духовное пробуждение. Началось всё в Редрате, где восемь человек почти одновременно вдруг примирились с Господом. Следующим вечером еще большее число людей внезапно осознали собственные грехи и после самобичевания в молитвах обрели Спасителя. Одним из них был житель Гвеннапа, и, прибыв на этой волне домой, он стал зачинателем еще более грандиозного духовного возрождения, которое сосредоточилось в открытом амфитеатре Гвеннапа, где часто проповедовал Уэсли. Эта огромная воронка, считающаяся древней, на самом деле возникла в результате открытой горной добычи и теперь представляла собой естественный амфитеатр, так любимый греками, где Джон Уэсли многих обратил в свое учение.

Окружала его область горной добычи размером с квадратную милю, одна из самых больших в графстве: шахты Уил-Юнити, Трексбери, Уил-Дамсель и Тресэвин, все ныне заброшенные, и потому повсюду царила безработица и нищета. Но в этом районе люди не подняли мятеж, а обратились к Богу. Благодаря прекрасной погоде и светлым ночам обращение длилось целую неделю, и более пяти тысяч невежественных жителей этих мест покаялись в грехах и вступили в религиозную общину, стоящую над лишениями и нуждой этого мира и находящую утешение во Христе и обещании жизни вечной.

Сэм, прослышав об этом на второй день, явился к капитану Хеншоу, отпросился с работы и прошагал двенадцать миль до Гвеннапа, чтобы принять участие в религиозном действе. Он всеми силами пытался убедить Дрейка присоединиться, но тот был настолько эмоционально и физически опустошен, что жизнь духовная в этот момент его не прельщала. Сэм отправился в путь, прославляя Господа и его доброту в стремлении открыть сердца людей, но печалился, что любимый брат настолько ожесточился, что не может сейчас быть с ним.