Уинстон Грэм - Затмение

— Если материя вскорости не прибудет, — сказала тетушка Агата, — то ничего уже не успеть. Когда ты поедешь в следующий раз? Ох уж эта Треласк! Подозреваю, она думает, что сама может выбрать. И все эти модные клиенты. На нас, стариков, не остается времени. Я еще помню ее начинающей швеей, она не стеснялась выйти из лавки и починить тебе чулок за пенни или два. Так не пойдет. Ничего хорошего не выйдет.

— Я посылала на прошлой неделе, — прокричала Элизабет. — На прошлой неделе! Обещали доставить материю в понедельник! Её привезет дочь госпожи Треласк!

— Да? Почему не приедет?

— Она привезет! И останется здесь, пока вы не выберете ткань, а потом подготовит всё для первой примерки.

— А... — сказала Агата. — Ах, да. Но когда же?

— Потом она вернется в Труро и закончит платье там. Еще полно времени!

— Время. Вот в чем дело. Нет времени. Наступит одиннадцатое августа, а ничего не будет готово. Как там зовут твою... Венна?

— Морвенна... Она... нехорошо себя чувствует, — прокричала Элизабет.

— А что с ней? И где мое кольцо с топазом?

— Здесь. В этом ящике! Куда вы его положили!

— Да? А, ну да. Оно не годится. Я уже говорила. Суставы распухли. Его нужно расширить.

— Сделаем. Джордж об этом позаботится.

— Джордж ни о чем не стал бы заботиться, если бы мог, — сказала Агата с неожиданной живостью. Она закашлялась и вытерла слюну с губ кружевной оборкой ночной сорочки. — Попроси об этом Фрэнсиса, девочка моя. Он позаботится. После смерти я оставлю это кольцо тебе.

— Мне не нужно ваше кольцо, — ответила Элизабет, но так тихо, что тетушка Агата всё равно не услышала.

Сегодня Элизабет нездоровилось. Проблемы с Морвенной, а в особенности с Джеффри Чарльзом, сломили ее физически. Вчера она отправила сына в Кардью, его лицо побелело от ярости, и впервые он так явственно напомнил Фрэнсиса. Джеффри Чарльз и Джордж всегда ладили — поначалу Джордж прилагал особые усилия, чтобы подружиться с мальчиком, но ссора по поводу шахтера проложила между ними первую глубокую трещину.

Конечно, в свои неполные одиннадцать лет Джеффри Чарльз сильно зависел от их мнения и подчинялся указаниям, но Элизабет невыносимо было видеть в его глазах гнев и бунтарство. В будущем это доставит неприятности. У нее было нехорошее ощущение, что отношения Джорджа и Фрэнсиса, начавшиеся с теплой дружбы и закончившиеся непримиримой враждой, могут повториться в случае с сыном Фрэнсиса. Это сильно расстраивало Элизабет, она считала, что любое отчуждение между мужем и сыном приведет к тому, что сын отдалится и от нее, а возможно, она и вовсе потеряет его любовь.

Она ненавидела того человека, который каким-то образом втерся Джеффри Чарльзу в доверие, и ненавидела Морвенну за то, что та это допустила.

— ...и еще мне нужно новая бархотка, — проговорила тетушка Агата. — Старая рассыпалась, и мне нужна действительно новая. Ты могла бы послать за ней в Труро... Эй, куда это ты?

— Мне пора! Нужно повидаться с Джорджем! И проведать Морвенну! Я вернусь!

До чего же ужасно кричать. Это придавало каждой фразе фальшивую значимость.

— Дай ей прострела и ревеня. Я всегда это рекомендую. Поставит на ноги в один миг. Ох уж эти современные девицы — постоянно страдают животом.

Она продолжала говорить, даже когда Элизабет выскользнула за дверь и с облегчением вдохнула свежего воздуха в коридоре. А теперь еще один визит. И снова из чувства долга. Но как бы глупо и дурно ни вела себя Морвенна, Элизабет все-таки ощущала свою ответственность за ее будущее.

Она постучалась, но ответа не последовало, и Элизабет вошла. Морвенна вскочила с кресла, в котором дремала. Она не спала ночью, и теперь, в тепле, ее сморило.

— Прошу, садись, — сказала Элизабет. — Тебе лучше?

— Благодарю, Элизабет. Я... даже не знаю... Кажется, жара нет.

Морвенна потянулась за очками. На ее щеках еще виднелись следы высохших слез.

Элизабет села и стала перебирать висящие на поясе ключи.

— Сегодня я напишу твоей матушке и попрошу ее приехать.

— Я сама ей написала. Но такая жалость, что ей придется тащиться в такую даль. Вы могли бы отослать меня почтовой каретой.

— Мы считаем, что тебе лучше с ней увидеться и объясниться. В конце концов, в какой-то степени мы тоже виноваты. Если тебе доверили Джеффри Чарльза, то твоя матушка доверила тебя нам. Мы попробуем объяснить свои неудачи — и твои, и наши.

— Я не смогу объяснить, — сказала Морвенна, — как человека можно обвинить в том, чего он не делал!

Странно было слышать столько страсти в ее голосе. Элизабет задумалась — каков он, этот молодой человек, пробудивший настолько необычную преданность. Возможно, в каком-то смысле эти преданность и любовь не так-то отличались от чувств Джеффри Чарльза — оба были охвачены муками детской любви.

— Не стоит так огорчаться, — сказала Элизабет. Никого пока не наказали.

— Но его арестовали! Разве это не наказание? И обвинили в краже! Он в тюрьме и ожидает приговора!

— Кто тебе это сказал?

— Это... — Морвенна запнулась. — Я слышала от кого-то из прислуги. Скажите, что это неправда!

Элизабет приложила руку к разболевшейся голове.

— Всё решится через день или два. Тебе следует признать, что этот юноша сильно виноват в том, что сюда проник. Это намеренное вторжение...

— Его пригласил Джеффри Чарльз! Послал записку. Как еще он мог поступить?

— Вот как? Он мог бы отказаться, прекрасно зная, что ему запретили приходить. А когда он взял Библию...

— Он не брал ее, кузина. Джеффри Чарльз заставил взять!

— Ты сама это видела?

— Нет. Я на минутку вышла, но только что подарила ему шарф на память. Когда я вернулась, он держал и шарф, и Библию. Он ничего не сказал насчет Библии — мы просто не могли говорить. Мы не могли сказать ни слова! Мне так сдавило горло, что я не могла даже глотать. Я... я кивнула, давая понять, что путь свободен, и он... он поцеловал меня и ушел.

За окном мелькали ласточки, суетясь у карниза, они щебетали и чирикали на полуденном солнышке.

— Прости, дорогая, — сказала Элизабет. — Всё это так для тебя неприятно.

— Но почему, почему, Элизабет, — произнесла Морвенна уже едва слышно, — вы не поверили словам сына? Их недостаточно?

— Разумеется, их примут во внимание, когда придет время. Джеффри Чарльз немало в этом виноват.

— Но его не вызовут в суд! Вы его отослали!

— До отъезда его тщательно расспросили. Всё сказанное им аккуратно записали. Не бойся. Примут во внимание все детали.

Вскоре Элизабет ушла и полчаса играла с Валентином, который полностью поправился, не считая легкого искривления одной ноги.

Материнский инстинкт был у Элизабет силен, но по определенным причинам младший сын не вызывал у нее такой же глубокой привязанности, как старший. Джеффри Чарльз всегда был к ней настолько близок, что расставание с ним поначалу вызывало настоящую муку, и за два года почти ничего не изменилось. Валентин занял его место, но не отнял материнскую любовь. Но по мере того как он рос и начал говорить, а в его темных глазах мелькало озорство, когда он стискивал ручонками ее платье, волосы и лицо, Элизабет стала с радостью и удовольствием брать его на руки с осознанием, что это ее сын.