Вольдемар Балязин - Правительницы России

Конечно же вся эта роскошь появилась в результате благосклонного внимания к своему любимцу Софьи Алексеевны.

Упоминавшийся французский эмиссар в Москве де Невилль писал о князе Голицыне: «Разговаривая со мною по-латыни о делах европейских и о революции в Англии, министр потчевал меня всякими сортами крепких напитков и вин, в то же время говоря мне с величайшей ласковостью, что я могу и не пить их. Этот князь Голицын, бесспорно, один из искуснейших людей, какие когда-либо были в Московии, которую он хотел поднять до уровня остальных держав. Он любит беседовать с иностранцами, не заставляя их пить, да и сам не пьёт водки, а находит удовольствие только в беседе. Не уважая знатных людей по причине их невежества, он чтит только достоинства и осыпает милостями тех, кого считает заслуживающими их».

Повернув остриё русского меча на юг — против татар в Крыму и турок, Голицын вскоре вынужден был взяться и за его рукоять. В начале 1687 года Боярская дума «приговорила: быть князю Василию большим воеводой и Крым зносити», а летом Голицын встал во главе огромной армии и двинулся на юг. На Крым пошло 112 тысяч конницы и пехоты при 350 орудиях.

Перед тем как полки Голицына двинулись в Крымский поход, архимандрит Новоспасского монастыря — поэт и композитор Игнатий Римский-Корсаков выступил перед ними с пламенной проповедью, заявив, что их заступниками в этом походе будут небесные патроны Ивана, Петра и Софьи — Иоанн Предтеча, апостол Пётр и святая София, «еже есть Премудрость Слова Божия».

Надо заметить, что потом, когда почти все придворные, а учёные-монахи были конечно же истыми царедворцами, отвернулись от Софьи, перебежав под победоносный стяг Петра Алексеевича, этот же Игнатий Римский-Корсаков, единственный из всех, сохранил верность поверженной правительнице. Однако об этом — чуть позже.

Засуха, жара, отравленные татарами и турками колодцы на пути огромной армии, а также начавшаяся конская бескормица не позволили Голицыну дойти до Крыма, и он предпочёл возвратиться с половины пути.

Первый Крымский поход окончился так плачевно и из-за поджога степи, в котором повинны были гетман Самойлович и его клевреты. Самойловича сместили не без труда, не без подкупа и крови, а на его место избрали Степана Мазепу.

Сделав серьёзные выводы из постигшей его неудачи, Голицын сразу же по возвращении в Москву стал готовиться ко второму походу на Крым, который был объявлен 18 сентября 1688 года, но начался 17 марта следующего года, ибо подготовка к нему была основательной и серьёзной. В походе участвовало 80 тысяч солдат и рейтар и 32 тысячи стрельцов — уже и по эти цифрам, по соотношению сил тех и других, хорошо видно, как далеко зашла военная реформа Голицына.

В середине мая 1689 года начались бои с татарами, но решительного сражения не произошло, и армия Голицына, дойдя до Перекопа и постояв перед его укреплениями несколько дней, двинулась обратно.

В Москве же с нетерпением ждали известий из армии. И они регулярно поступали в Кремль, но в перемётных сумах гонцов были не только официальные реляции с полей сражений, но и письма совсем иного рода.

В одном из них Софья писала своему любимцу: «Свет мой, братец Васенька, здравствуй, батюшка мой на многие лета... А мне, свет мой, веры не имеется, что ты к нам возвратишься. Тогда веру заимею, как увижу в объятиях своих тебя, света моего. Всегда того прошу, чтобы света моего в радости видеть. По сём здравствуй, свет мой во Христе, на веки несчётные».

А вот и другое письмо: «Свет мой, батюшка, здравствуй на многие лета!.. Радость моя, свет очей моих, мне веры не имеется, сердце моё, что тебя, свет мой, видеть. Велик бы мне день тот был, когда ты, душа моя, ко мне будешь. Если бы мне возможно было, я бы единым днём тебя поставила пред собою. Письма твои вручены Богу, к нам все дошли в целости из-под Перекопу, из Каирки и с Московки. Я брела пеша из Воздвиженского, только подхожу к монастырю Сергия Чудотворца, к самым Святым воротам, а от вас отписки о боях: я не помню, как взошла, читала идучи; не ведаю, чем его, света, благодарить за такую милость его и матерь его, пресвятую Богородицу, и преподобного Сергия Чудотворца, Милостивого... Бог, свет мой, ведает, как желаю тебе, душа моя, видеть...»

Прочитав письма Софьи Алексеевны к её «братцу», «свету» и «душе» Васеньке, можно было бы по-хорошему позавидовать великой любви, коя поселилась меж царевной и её полководцем. Ан не тут-то было. Ибо на самом деле далеко не столь безоблачной была эта любовь, и уже упоминавшийся нами князь Куракин писал в своей «Гистории»:

«Надобно ж и о том упомянуть, что в отбытие князя Василия Голицына с полками на Крым, Фёдор Щагловитой (Шакловитый) весьма в амуре при царевне Софии профитовал, и уже в тех плезирах ночных был в большей конфиденции при ней, нежели князь Голицын, хотя не так явно. И предусматривали всё, что ежели бы правление царевны Софии ещё продолжалося, конечно бы князю Голицыну было от неё падение или бы содержан был для фигура за первого правителя, но в самой силе и делах был бы упомянутый Щегловитой».

Вспомните, ведь нам совсем недавно встречалось эти имя: Шакловитого упомянул тот же Куракин и когда речь шла о казни Хованских и о смене руководства в Стрелецком приказе. Именно тогда начальником Стрелецкого приказа стал Фёдор Леонтьевич Шакловитый, и с тех пор его всё чаще и чаще стали упоминать при разговорах о важнейших государственных делах и о семейных коллизиях в царском доме. Это было тем более дивно, что сравнительно недавно никто не сказал бы об этом человеке ничего определённого.

Знали только, что за десять лет перед тем был Шакловитый площадным подьячим — «чернильным семенем», «приказной строкой», самым маленьким чиновником, писавшим бумаги за предельно малую мзду, не брезговавшим и медными деньгами. Лишь немногие знали, что семнадцать лет назад, совершенно неожиданно, неведомо за какие заслуги, Шакловитый был принят в Тайный приказ, на первых порах оставаясь всё тем же младшим подьячим. Тайный приказ, или Приказ тайных дел, существовавший с 1654 года, ведал не только розыском по делам о государственных преступлениях, но прежде всего представлял собою личную царскую канцелярию, занимаясь главным образом руководством центральными и местными государственными учреждениями. Для человека ловкого, умного и последовательного, знающего, чего он хочет и к чему стремится, именно здесь было много возможностей сделать карьеру, так как подьячие Приказа посылались с послами в посольства, а с воеводами — на войну для наблюдения за ними и обо всём виденном и услышанном должны были доносить лично царю. Поэтому послы-воеводы старались угождать подьячим и подкупать их. Силой обстоятельств подьячие не просто находились в центре важнейших государственных дел и часто досконально знали самые сокровенные тайны государства, при случае приводя в движение нужные им пружины бюрократического механизма, но и завязывали выгодные знакомства, активно участвуя в дворцовых интригах и заговорах.