Владимир Афиногенов - Белые лодьи

— Люди, русы! Бог Световид, от имени которого я говорю с вами, повелевает ещё больше чтить нашу землю, наши реки, наши моря и наши озера…

— А где она, наша земля?! Где наши реки, наши моря и наши озера? — зычно спросил Волот. — У врагов наших — хазар и ромеев! Надо идти к Киеву… К Борисфену!

— К Киеву… К Киеву…

— К Борисфену!

— Тише, люди… Световид говорил мне, что он ещё выведет вас на светлую дорогу жизни… Терпения прошу, думайте пока о ваших детях… Готовьте их к свету. И, обновлённые душой, они ступят на эту дорогу. Это я говорю, жрец Родослав, а имя мне, вы знаете, дали ваши отцы и деды, когда я родился. И я буду славить ваш род…

Жрец сдёрнул занавески, и народ ахнул. Теперь Световид был убран золотыми украшениями и драгоценными камнями, которые ярко горели в лучах солнца, во множестве пробивающихся сквозь ветки деревьев. Сеющийся, мерцающий свет дрожал на теле бога, и он, казалось, жил и двигался.

— Слава Световиду! Слава! — прокричала толпа и упала на колени.

— Поднимите головы, люди, и встаньте. Волот! — обратился Родослав к кузнецу. — Подойди ко мне… Твои глаза будут сегодня глазами всего рода. Ты заслужил это своим трудом и добротой к людям.

— Верно, Родослав, подтверждаем твои слова! — выкрикнул отец Доброслава и крепко обнял женщину за красивые плечи.

Волот, несмотря на свой рост и мощь, лёгкой походкой подошёл к верховному жрецу. А тот вынул из руки Световида металлический рог и протянул кузнецу.

Ещё на том празднике, который проходил в прошлом году, жрец налил до краёв в рог меду и вложил его в правую руку божества.

— А теперь, когда все подтвердили, что ты стал глазами всего рода, посмотри в рог и скажи, сколько меду осталось в нём.

Волот стоял спиной к народу, и когда обернулся, все сразу увидели на его лице радость.

— Слава! Слава! — вскрикнули люди.

Они поняли, что в роге находилось меду в изобилии, поэтому лицо кузнеца запылало радостью: значит, быть следующему урожаю богатым.

Волот выпил из рога и отдал его жрецу. Родослав вылил оставшийся мёд под ноги Световиду, приговаривая:

— Удобряй наши пашни, наши нивы и пастбища, Световид. Удобряй! Выплеснув мёд, жрец наполнил рог снова. И дал знак возжигать жертвенный костёр, факельщики бросились к помосту, на котором уже были навалены груды быков и овец.

Солнце садилось. Золото на теле бога померкло, только ещё ярче разгорелись аметисты и рубины…

Вспыхнул на поляне огонь. Весело затрещали сучья, пламя взметнулось ввысь, опалило шерсть мёртвых животных, отчего забегали поверху лёгкие мелкие искорки.

Доброславу показалось, что это по его телу побежали мурашки, он даже зажмурился на какой-то миг. Но тут услышал над ухом голос красивой женщины, которая держала его за руку:

— Зничь пришёл, Доброслав, радуйся!

И народ закричал:

— Зничь пришёл!.. Зничь!

Люди, взявшись за руки, заплясали вокруг костра. Потом уже, живя у жреца в лесном Световидовом храме, Доброслав узнал, что Зничь — это тоже бог, это бог — Огонь!

Зничь — душа природы, начало её вещей, производящий сильный жар и, если нужно, этим жаром пожирающий их в своём пламени.

Древние славяне, как и другие народы, живущие в природной простоте и как бы растворимые в ней, сделали из сего непонятного им существа себе божеством. Зничь не имел никакого изображения, это был неугасимый горящий огонь, вроде Вестина огня в Древнем Риме. Но просвещённые римляне даже не могли предположить, как опоэтизированно славянские языческие племена воспринимали его. Они видели Зничь повсюду, в виде тонкого вещества во всей природе разлиянного, образующего всё на земле, дающего, к примеру, цвет розе, рост кедру иди дубу, сверкающего в холодном льду, гремящего и блистающего в тёмном облаке.

И если уж продолжить сравнение с верованиями римлян и языческих славян, то можно сделать вывод, что у наших далёких предков воображение было куда естественнее и живее их надуманно-игрового. Вот богиня красоты у славян — Лада. И её три сына — Лель, Полель, Дид и дочь Дидилея — прекрасное семейство, которое не могли выдумать древние римляне. Что естественнее, чем Красота со своими детьми — Любовью, Браком, Супружеской Жизнью и Деторождением?

Лада изображалась в виде молодой прекрасной женщины, в венке из роз, с золотоцветными волосами, опоясанной золотым поясом и убранной жемчугами.

И Дидилея — дочь богини, покровительница рожениц, прекрасная девушка, на голове которой надет венец, унизанный жемчугами и драгоценными каменьями. Одна рука у неё сжата в кулак, другая — ладонью кверху. Эти жесты означают рождение человека.

…А костёр всё пылал и пылал, и люди, радуясь, плясали вокруг него и пели.

Солнце скрылось где-то далеко, за Меотийским озером, мгла опустилась над лесом, но пламя жертвенного костра не давало сгуститься ей: бросали в огонь всё больше и больше хвороста, искры, кружась, казалось, летели до самых звёзд.

На телеги с задранными кверху оглоблями стали укладывать спать детей. Но взрослым не так-то просто было это сделать: их, возбуждённых, впервые увидевших народный праздник во всём его великолепии и величии, бегающих и прыгающих, ловили со смехом и, радостно визжащих, закутывали в одеяла, во всё, что попадалось под руку, и несли от костра подальше.

Доброслав сам нашёл свою телегу, поворошил сено и с наслаждением растянулся на нём и увидел склонённые бородатое лицо отца со смеющимися глазами, в которых отражалось жертвенное пламя, и красивое, чуть скуластое, как у аланок, лицо молодой женщины, тоже светящееся радостью. Её рука нежно коснулась подбородка Доброслава, от мягкой ладони слегка пахло дымом, и этот запах вдруг напомнил мальчику дом, пылающий в очаге огонь и дым от сгоревшей соломы, стелющийся под потолком и выходящий в открытые окна — дымоволоки, и маму, пахнущую этим дымом. Мальчик с нежностью и благодарностью прижался к ладони красивой женщины и почувствовал на лбу и щеках горячие её поцелуи.

А потом лежал в телеге один, смотрел на низкие мерцающие звезды и всем своим существом ещё детского неразвитого тела ощущал, как в его пока маленькое сердце проникает огромное чувство единения с людьми его рода, с их надеждами на лучшую долю, ожидаемыми от этого праздника, и единения с этим вот небом с великим множеством дрожащих светляков, со всей природою, наконец.

То была тоже его светлая надежда на грядущий день… И заснул Доброслав, и снился ему Световид, осыпанный жемчугом, а мама говорила: увидеть этот камень во сне — к слезам. А сквозь сом мальчик слышал глухие удары бубна, пение свирели, радостные крики и песни, похожие на гимны. Это пели хвалу богу взрослые, их песни и пляски продолжались до самой зари.