Андрей Зайцев - Драккары Одина

— Ни одному смертному не дано это знать, — смиренно проговорил Карн.

Во вспышке ярости викинга он своим изощренным чутьем человека, долгие годы живущего двойной жизнью, разглядел глубоко скрываемый страх перед лицом неведомых сил. Мно­гие из викингов, особенно молодые, и сами порой не знали, во что им верить. Их боги — все эти Одины, Бальдры, Торы и Фрейи, и прочие — не всегда помогали в их начинаниях. Тяжелые поражения данов в Англии, гибель большого ко­личества викингов во франкском королевстве поколебали их уверенность в истинности своей веры.

Карн слышал, что один из влиятельных ярлов Норвегии сбежал в Германию, спасаясь от преследования конунга Харальда Хорфагера, и там принял христианство. Но Карн в глубине души всегда с презрением относился и к тем, и к другим. В Константинополе он был христианином, от­правлявшим на смерть десятки христиан... К язычникам он относился, как к несмышленым детям, бросающим в реку золото и другие драгоценности для того, чтобы умилости­вить своих богов. Сам Карн верил только в того, кто дей­ствительно владел этим миром, того, кто имел тысячи лиц, оставаясь неузнанным. Язычники называли его по-разному, христиане же дали ему имя — Демон... И если можно было кому-то поклоняться в этой жизни, то несомненно только этому существу, этому древнему Злу, которое древнее самих египетских пирамид, засыпаемых песком в пустынных землях, покоренных маврами.

Когда-то отец Карна, долгое время живший в Каппадокии и Сирии, рассказывал сыну о древних пророчествах, заклю­ченных в письменах, начертанных на камнях в безлюдной пу­стыне. Эти места были некогда заселены людьми, — говорил он. — А потом время уничтожило города и обрекло всех живу­щих на смерть. О том, когда это происходит, известно лишь ему, хранителю зла, великому искусителю и покровителю тем­ных сил...

— Но что-то ты знаешь? — недобро ухмыльнулся Кнуд. — Или нет?

— Мне мало, что известно, — продолжал отнекиваться Карн.

— А ну-ка, Айво, возьми у него мечи, — приказал брат Гейды, наблюдая за тем, как траль выполняет его указание.

Отдав мечи финну, Карн почувствовал приближение смер­ти. Он хорошо знал, что Вороний Глаз был из тех викингов, которые стремятся добиться исполнения своих желаний любы­ми путями, не останавливаясь ни перед чем. Жизнь человека они не ставили ни в грош.

— Теперь же, ромейский пес, я испытаю твоего Бога, — с мрач­ной торжественностью произнес Кнуд, доставая нож с широким острым лезвием. — И посмотрю, как он поможет тебе...

Карн побледнел, не в силах пошевелиться. Несмотря на то, что по его доносам было убито немало людей, сам он боялся смерти и старался, как мог, отдалить ее неизбежный приход.

Кнуд подступил к нему и резким ударом левой руки сбил с ног. Потом, схватив ромея за волосы, повернул его лицом к небу, с усмешкой сказав:

— Сейчас, Карн, мы все увидим...

Нож викинга коснулся горла византийца. Карн зажмурился, втайне воззвав к своему одинокому и страшному божеству, как делал это в те времена, когда руссы и викинги убивали жителей Византии на его глазах и когда ему повезло: его оставили в живых, продав в рабство. Он, сын богатого торговца, с детства привыкший к роскоши, к обильной пище, тонкому вину и хо­рошеньким женщинам, был вынужден влачить жалкое рабское существование, пресмыкаться перед проклятыми язычниками, которые даже не умели строить храмы для своих богов.

— Так ты скажешь мне свою тайну? — голос викинга звучал как набат. — Или так и помрешь как бездомная собака?

Как ни хотел Карн жить, все же не мог понять, чего от него хочет Кнуд. Но главное: сейчас, обезумев от ужаса приближаю­щейся смерти, Карн терял свою привычную изворотливость, не раз выручавшую его.

— Кнуд! — вдруг послышался женский голос, и Карн с облегчением узнал его. — Чем это ты занимаешься?

Жена ярла Стейнара, одетая в длинное платье темно­бордового цвета, стояла неподалеку, с любопытством разгля­дывая все происходящее.

— Мне хотелось кое-что узнать, — пробормотал Кнуд, в замешательстве, убирая нож и отпуская траля.

— И о чем же? — прищурилась Гейда. Она слишком хорошо знала своего брата, чтобы поверить в какую-либо небылицу.

— Карну известно, как стать бессмертным, — ответил Кнуд, почти не отступив от истинного смысла своих действий.

— В самом деле? — усмехнулась Гейда, почувствовав, как медленно из ее души уходит страх. Она-то боялась совсем другого. И сейчас, поправив волосы, повелительно бросила тралям: — Идите!

Обоим не нужно было повторять. И Карн, и Айво мгновенно убрались с глаз, как будто их и не было тут вовсе.

— Так чего же все-таки ты хотел от Карна? — продолжала допытываться Гейда у брата.

— Напрасно ты думаешь, что я собирался убить его, — сказал Кнуд. — У меня и в мыслях этого не было.

— Еще бы! — женщина не сводила с него пристального взгляда. — Даже за такого никчемного раба, как Карн, мой муж строго спросил бы с тебя.

— Он много болтает, — попытался оправдаться викинг. — Ему следовало бы отрезать язык. Тогда бы от него было боль­ше проку.

— Но это не тебе решать, — заметила Гейда, подумав о том, что немой Карн никогда бы не смог рассказать о том, как именно пропал Олаф. Однако это было не так-то легко сделать, и потому оставалось надеяться на то, что и траль не посмеет выдать их общую тайну.

— Сдается мне, что ты, Кнуд, не тем занимаешься. Пом­нишь клятву, которую ты дал на празднике Йоль? До сих пор ты не выполнил ее...

— Это не так-то просто, — вскинул голову Вороний Глаз. — Ты сама знаешь, что у меня не было подходящего момента. А добраться до него очень трудно.

— Да, да, — кивнула Гейда, задумавшись. Им обоим было хорошо известно, о ком идет речь: Харальд Весельчак, давно приговоренный злопамятными данами к смерти. Но убить вспыльчивого и мстительного ярла было чрезвычайно нелегко. Им оставалось только ждать. Ждать и надеяться...

Третий день Олаф и Хафтур шли на юг, держась извили­стой береговой линии. С тех пор как они видели охотников в звериных шкурах, им не встретился более ни один человек. В этой земле, мрачной холодными ночами и полной какого-то жутковатого великолепия при свете дня, казалось, и не могла жить ни одна живая душа. Ночью, засыпая, Олаф думал о страшной бездне, Гиннунгагапе, которая окутывала землю и была началом всего... [24] Гиннунгагап (др.-исл. Ginnungagap) — первичный хаос, мировая бездна. Сама по себе лишена жизни, но, первоначально, там возникло два мира — Нифльхейм и Мупелльхейм, и от их взаимодействия в пустоте ми­ровой бездны зародилось первосущество — великан Имир (Аургельмир).

Наверное, именно так и выглядела земля тогда, когда сыны Бора — Один, Вили и Be , убили первого великана Имира и сотворили из его мертвого тела нынешний мир. Из его костей были созданы горы, а из зубов — скалы, а из крови — моря...