Андрей Зайцев - Драккары Одина

Отринуть в одночасье эту темную силу, которая из века в век поклонялась своим богам: Свентовиту, Велесу, Мокоши, этой таинственной богине, как будто прячущейся в бескрайних лесах, было непросто. Князь хотел принять новый облик, который бы ему протянул невидимый, но прочный мостик к христианскому миру, оставаясь при этом своим у себя на родине.

Людовит с особым пристрастием следовал традициям династии тех же Меровингов, франкских королей, которые носили длинные волосы, считавшиеся у них признаком при­надлежности к высшим слоям в отличие от коротких стрижек, выделявших рабов и простолюдинов. Людовит смутно догады­вался, что эта традиция восходит к временам, когда у древних вождей потерять волосы — означало потерять силу, а это было языческим представлением. Но тонкости подобных обычаев интересовали его лишь в той степени, в которой касались вы­годы и признания. Если римляне говорили применительно к каким-либо вещам — верно, значит, этому следовало подражать, несмотря ни на что.

После стычки с псарем, княжеская челядь стала относиться к норманну с ненавистью, предпочитая, однако, обходить сто­роной. В его присутствии насмешки прекращались, но втайне, за спиной, многие поговаривали о том, чтобы проткнуть юношу ножом в темном углу замка или зарубить втихую топором. Самое же простое было — отравить его.

Но слуги, готовившие пищу, боялись ярости князя. К тому же Олаф всегда ел то, что ели и другие слуги и дружинники. Иногда, блуждая по замку, он встречал Ягмиру, темноволосую красавицу с загадочным взглядом, которая вроде не замечала парня, но всегда провожала с легкой усмешкой.

Она говорила с князем о том, почему норманн, единствен­ный из остальных, оказался в замке, на что Людовит ответил ей двусмысленно: так захотела Нертус. С того момента Ягмира томилась мыслями об этой Нертус, неизвестной ей богине северных людей...

Она знала кое-что об Одине, одноглазом боге, который будто бы ездит на восьминогом коне, и о Торе, боге, которому подвластна стихия громовых раскатов и молний. Но Нертус? Почему Нертус?..

Людовит по своему обыкновению ускользал от прямого от­вета. Он всегда был такой, ее дядя, брат отца, неотличимый от него. Когда она спрашивала Калеба, тот туманно рассказывал что-то об ауриниях, древних жрицах, о том, как жрицы убивали пленных врагов и гадали по их внутренностям. Они поклоня­лись Нертус. Эта богиня требовала человеческих жертв.

А тем временем Олаф все чаще сталкивался с Ульбертом, который был приветлив с ним и как будто искал дружбы. Олаф сомневался в нем, но никак не мог четко уяснить себе: если Ульберт предал их, то в чем именно состояло предательство? Вообще Ульберт оставался для него загадкой еще и потому, что бывший проводник больше остальных говорил с Рагнаром и Инегельдом. Их беседы — их прошлое. Кто кому перешел дорогу, решать не Олафу. Однако настороженность в поведе­нии Олафа не очень мешала свею. Он продолжал гнуть свое, намекая на то, что им делить нечего.

— Рагнаржив? — спросил как-то Олаф тихо, поглядывая на сторожившего его венеда, седовласого воина с длиннымиобвисшими усами и шрамом поперек лица. Как бы там ни было, Ульберт может пригодиться. Хотя бы для того, чтобы лучше понять здешнюю жизнь.

— Его тело не было найдено, — ответил уклончиво Уль­берт.

— А «Око Дракона»?

— Драккар ушел из бухты. Но викингов осталось слишком мало, чтобы благополучно доплыть до родных берегов. Хотя, кто знает, может, удача улыбнется Рагнару?

— Почему ты служишь князю?

— Он помог, когда меня объявили вне закона на родине.

— За что? — прищурился недобро Олаф. Быть объявленным вне закона — тяжкое наказание. Если кто-то убьет такого, ему ничего не будет. И обычно так наказывали убийц. Но Олаф помнил, что когда-то так наказали его отца.

— Я убил человека, — признался Ульберт — Он был знат­ного происхождения, приходился родственником упсальскому конунгу. Меня ожидала смерть, но я сумел бежать. Долго скитался, пока не попал к князю Людовиту.

Он не стал рассказывать Олафу о том, что испытал во время своих скитаний и кем был. А вышло так, что прибился Ульберт к пиратам, грабившим побережья Балтики и купе­ческие корабли. Команда у них подобралась пестрая: сплошь людишки, оказавшиеся вне закона, германцы, балты, англы, руяне и несколько данов и свеев, — те, кто по каким-то при­чинам не смог прибиться в дружины викингов или были из­гнаны из них за разные провинности.

Ульберт был человеком непростого характера, всегда стремился быть первым, а потому спустя несколько месяцев поссорился с одним из пиратских предводителей. С ним по­ступили просто. Обвязали веревкой и сбросили в море. Так он и плыл вслед за кораблем, болтаясь в воде, как рыба на крючке.

Ульберт уже прощался с жизнью, хлебая соленую воду ичувствуя, что долго не продержится. Но тут ему повезло. Пи­ратское судно оказалось в кольце чужих кораблей. Это были кораблиГотшалка, а тот не церемонился с чужаками, которые грабили там же, где и он. Пиратское судно было захвачено, и Ульберта вытащили полумертвого из воды.

Так он оказался у Готшалка-Людовита, и, поскольку знал толк в корабельном деле и морских путях, довольно быстро завоевал признание. Только здесь ему также пришлось забыть о своем честолюбии, поскольку всякий, кто имел неосторож­ность высказаться не так, как того хотелось Готшалку, сразу отправлялся к морскому богу с камнем на шее.

Ульберт сумел избежать подозрений и приносил много пользы своему хозяину. Бывший викинг, как разведчик, оказы­вался в разных местах по всему побережью Балтики, выяснял пути торговцев, а также собирал сведения о намечавшихся походах викингов.

— Чего хочет от меня князь? — Олаф покосился на своего длинноусого сторожа, но тот даже бровью не повел. Вероятно, Ульберт был здесь на особом положении, и ему разрешалось говорить с молодым норманном.

— Чтобы ты служил ему, — усмехнулся Ульберт. — Разве это непонятно?

— Почему именно я?

— Ты остался в живых..

— Гуннар не захотел, — задумчиво произнес Олаф, вспо­миная страшную даже по меркам северного воинства смерть викинга.

— Он не захотел, — повторил в тон ему Ульберт. — А ты что, хочешь умереть?

— Ты предал Рагнара! — выдал свои сомнения Олаф.

— Я никого не предавал, — возразил свей. — Я не клялся в верности ни Рагнару, ниСтейнару. Если ты незабыл, Рагнар сам пожелал попасть сюда.

В этом Ульберт был прав. Стоила ли любовьЯгмиры жизниХафтура, Гуннара и остальных? Олаф чувствовал, что невы­сказанная неприязнь к действиям Рагнара выходит наружу.

— Но я могу помочь тебе, — неожиданно оказал Ульберт, искоса глянув на княжеского ратника.

— Чем же?