Роберт Фаббри - Веспасиан. Трибун Рима

– Наверное, это потому, что ты не попросила для себя кубок раньше.

– Я что, обязана сама думать обо всем?

– Да, потому что ты госпожа, а все остальные – твои рабы.

– Ну раз так, действуй, как положено рабу.

– А разве я не всегда так действую? Это все?

– Я дала тебе три приказа. Думаю, больше ты все равно не способен запомнить.

Аттал посмотрел на Веспасиана и ухмыльнулся.

– Добро пожаловать домой, господин Веспасиан. Как же здорово, что в доме будет хоть один трезвомыслящий человек!

– Спасибо, Аттал. Как вижу, вы с бабушкой по-прежнему отлично ладите.

– Я терплю ее, – заявил управляющий игривым шепотом.

– Вот с чего я тебя терплю, никто не скажет! Давно стоило распять тебя на кресте, – огрызнулась хозяйка.

– Тогда кто станет напоминать тебе, какой нынче день и как тебя зовут?

– Проваливай, выполняй приказы, – сказала Тертулла, от души шлепнув упрямца по заднему месту и силясь не расхохотаться.

Потирая ушибленное место, Аттал в обществе ошалевших «братьев» вышел из комнаты.

Тертулла осторожно смазала рану дурно пахнущим бальзамом, затем занялась перевязкой. Тут как раз подоспел Аттал с едой и серебряной чашей.

– Где тебя носило? – резко спросила Тертулла, завязывая узел. – Опять заблудился?

– Удивительно, как ты помнишь, что я вообще уходил? – парировал управляющий, с преувеличенной церемонностью ставя поднос на стол. – Госпожа желает разбавленное вино или снова собирается упиться до бесчувствия?

– Я сама буду смешивать напиток, чтобы ты не плюнул в него. Убирайся и займись чем-нибудь полезным. Например, покрой одну из моих служанок, чтобы поутру она укладывала мне волосы в хорошем настроении.

– Для тебя – все, что угодно, повелительница. Я обихожу всех трех, так что завтра тебя будут окружать только счастливые лица.

– Прочь с глаз моих, старый развратник. И забери с собой своего юного приятеля. Учитывая твой преклонный возраст, тебе вряд ли удастся обойтись без его помощи.

Тертулла кивнула в сторону молодого раба с лампой, который был достаточно умен, чтобы не принимать участия в шутливой перепалке госпожи с его непосредственным начальником.

Когда оба покинули комнату, Веспасиан зашелся в приступе хохота.

– Я уже почти забыл, как весело жить у тебя, Тут. Как я рад встрече!

– Он помогает моим мозгам не заржаветь – бесценная услуга, не правда ли? – ответила бабушка, присоединяясь к смеху.

Взяв сосуд с вином, она плеснула изрядную порцию себе в чашу. Веспасиан любовно смотрел, как она бережно берет обеими руками кубок.

– Вспоминая о тебе, всегда представляю этот кубок, – сказал он. – Ты ведь никогда не пьешь из другой посуды?

– Твой дед, Тит Флавий Петрон, подарил мне его в день свадьбы. Мне тогда исполнилось тринадцать, и это была первая вещь, которую я имела право назвать своей, потому как все остальное мое имущество формально принадлежало отцу. Я люблю этот сосуд, как любила того человека, бывшего на тридцать лет меня старше, который когда-то, давным-давно, дал мне этот кубок. – Она печально улыбнулась, вспомнив мужчину, которому отдала сердце, потом воздела свою драгоценную чашу. – За тех, кого нет с нами.

– За ушедших друзей.

Выпив, они некоторое время сидели в мирной тишине. Вернувшаяся боль в ноге напомнила Веспасиану о ране.

– Сколько времени мне потребуется на поправку, Тут?

– Дней десять-пятнадцать полного покоя. И кушай побольше, – ответила бабушка, предлагая внуку тарелку с ветчиной.

– У меня самое большее – семь, а через двенадцать дней я должен быть в Генуе, но мы даже не можем ехать по дороге.

– Почему?

Молодой человек вкратце рассказал о событиях последних дней. Он старался избегать подробностей, чтобы замаскировать свое участие в заговоре против Сеяна, но запудрить мозги старой римлянке было не так-то просто.

– Выходит, ты уже вращаешься среди богатых и могущественных, и уже выбираешь сторону?

– Я выбрал благородную сторону. Ту, что служит Риму.

– Будь осторожен, Веспасиан. Сторона, что служит Риму, не обязательно бывает благородной. И даже если так, не всегда побеждает.

– Получается, ты советуешь мне примыкать к тем, у кого больше шансов победить, независимо от того, служат ли эти люди интересам Рима?

– Я советую держаться подальше от политики, в которой ничего не понимаешь, и от могущественных людей, потому как цель у них только одна – заполучить еще больше власти. Представители нашего класса для них – простые орудия. Мы полезны, когда надо делать грязную работу, но становимся обузой, как только она сделана, потому что знаем слишком много.

– Тут, я обязан Азинию и Антонии своим назначением в Четвертый Скифский. Мой долг исполнить данное ими поручение. И покончим на этом.

Тертулла посмотрела на внука и улыбнулась. Он так напоминал ей мужа в те годы, когда они поженились – без малого семьдесят пять лет назад: такой же честный и исполненный твердого намерения делать то, что считает правильным.

– Просто помни, что случилось с твоим дедом Петроном. Долг признательности привязывал его к Помпею Великому. Он служил у него во время походов на Восток, поэтому, когда вспыхнула гражданская война с Цезарем, стал первым центурионом его легиона. Он уже отдал армии положенные двадцать пять лет, но в свои сорок четыре, год спустя после нашей свадьбы, очутился под Фарсалом, напротив сограждан, чье сознание долга было не менее острым, чем у него, но направленным на другого представителя Рима. При Фарсале Помпей потерял все, но Петрон ухитрился пережить битву и вернулся ко мне. Он поехал к Цезарю в Рим и выхлопотал полное прощение. Ему сохранили жизнь и дали место сборщика податей, хотя муж понимал, что выше этого ему уже никогда не подняться.

Тертулла помолчала, вспоминая прошлое.

– Затем, когда после убийства Цезаря к власти пришел Август вместе со своим вторым триумвиратом, Петрон снова пошел на войну и дрался на стороне Кассия и Брута, убийц Цезаря, против войск триумвирата. Это было под Филиппами, где умерли последние надежды республиканцев. Август внес в проскрипционные списки две тысячи эквитов, выступивших против него или его приемного отца Цезаря. Твой дед был в их числе. С целью избежать казни и конфискации имущества, он покончил с собой здесь, в этой самой комнате, когда солдаты громыхали, требуя открыть ворота.

Веспасиан оглядывал комнату, пытаясь представить, как дед падает на меч в отчаянной попытке уберечь свою семью и собственность, избрав почетный способ уйти. Потом он посмотрел на бабушку – в ее глазах явно стояла та же картина.

– Всякий раз, когда я расспрашивал тебя про смерть деда, ты отвечала, что он умер за Рим.

– Так и есть. Просто он умер за свое представление о Риме. Старом, республиканском Риме, а не о том, который возник после гражданской войны – новом, императорском.