Лотар-Гюнтер Буххайм - Крепость

- Куда катите? – кричит им Бартль из кювета.

- А вы откуда валите? – почти одновременно рычит один из троих. Затем они приближаются, и я отчетливо вижу, как их лица, с каждым шагом, все сильнее вытягиваются от удивления из-за нашего автомобиля.

- Вы, что, скрестили машину с цеппелином? – смеется другой. Когда он, едва договорив, ви-дит меня на крыше, то испуганно вздрагивает, и затем все трое быстро становятся по стойке смирно. Я улыбаюсь, пытаясь успокоить их, и слезаю на дорогу. Бартль тут же присоединяется и расспрашивает бойцов:

- Как оно там, откуда вы едете?

- Опасно! – раздается голос, – Местность почти вся заминирована!

- Севернее Niort только вчера что-то снова произошло...

И затем они, захлебываясь от волнения и перебивая друг друга, описывают нам пережитые ими ужасы. Там то мины взрываются, то дорога обстреливается пулеметами и минометами... Эти трое расписывают целый фильм ужасов, наполненный армией призраков в виде террори-стов. Не хватает только яда в воде для питья! думаю про себя. С этой пустой болтовней мы лишь теряем драгоценное время...

- До La Pallice дорога свободна. Ну, ладно, хорошей вам поездки! – желаю этим троим, и таким образом отправляю их обратно в их автомобиль и снова в путь.

Проезжая мимо нас они вскидывают руки в прощальном приветствии, насколько позволяет им тесная кабина, водитель же только смотрит на меня не мигая: профессионализм не про-пьешь!

- Пустопорожняя брехня! Ничто иное, как пустопорожняя брехня, – обращаюсь к Бартлю. – Ес-ли бы дела шли так, как они нам их тут описали, мы должны были бы немедленно повернуть назад и броситься в Атлантический океан!

Я как с цепи сорвался. При этом чего бы только не дал, чтобы узнать, что соответствует ус-лышанному.

- Все же, до этого момента мы, во всяком случае, пока, еще никаких партизан не видели. Они тоже не хотят рисковать своими задницами в последнюю секунду! И не позволим каким-то во-якам свернуть нас в бараний рог! Короче: Продолжаем движение!

Бартль помогает мне снова забраться на крышу. В то время как «ковчег» катит дальше и кучер переходит на повышенную передачу, говорю себе: Свернуть в бараний рог? Что за странное выражение! Представляю себе, как Симона будет это переводить, и как будет смеяться при этом:

- Свернуть человека в такую маленькую штуковину на голове барана? – И затем с возмущением добавит: – Какая ерунда, этот немецкий язык!

Симона и ее сумасшедшая тарабарщина на непонятном языке! Но вместе с тем она могла сыг-рать убийственную шутку, если только была расположена шутить. Вновь какая-то деревушка. Крыши домов почти плоские. Читаю очередные вывески: «Quincaillerie» – «Boucherie» – «Charcuterie» . А затем еще и «Renseignements ici» , и спрашиваю себя, какой вид справки я мог бы получить здесь, за этим печальным фасадом. «Pro Patria» выбито на окрашенном в белое цоколе памятника павшим воинам.

На выезде из этого населенного пункта две старые липы бросают свои тени рядом с дорогой. Затем справа и слева тянутся поля сахарной свеклы. Косо падающий солнечный свет позволяет глазу видеть тысячи тенистых точек в сильной кустистой зелени ботвы корнеплодов.

Дорога за деревушкой бежит как по линейке. Хотел бы увидеть все до самого горизонта, но очередные холмы закрывают мне взор.

Мы движемся вперед в хорошем темпе. Niort не может быть очень далеко. Меня охватывает чувство не поездки на машине по этой местности, а нахождения на море. Это происходит из-за архитектоники раскинувшегося ландшафта: Он качается как вытянутые приморские дюны вверх – вниз и навстречу.

Насколько хватает взгляда, повсюду знакомый вид, и, все же, он кажется мне странно изме-ненным. Потому ли, что мой взгляд пытается проникнуть глубже, чем обычно? Является ли тому причиной мое напряженное возбуждение? Или нечто иное?

Определенно могу сказать лишь одно: Я не передвигаюсь ногами по земле – но должен ли чувствовать себя лишь поэтому так странно невесомо? И затем нахожу объяснение, которое становится мне очевидным и помогает в размышлениях: Таким вот образом, на высоте крыши автомобиля, как теперь, я еще никогда не ездил по суше. Это моя охотничья вышка, измененная перспектива, которая позволяет мне воспринимать все в необычном ракурсе.

Небесно-голубой, трепещущий поток воды тянется вдоль дороги, накапливается постепенно и вливается в пруд. Но этот пруд выглядит, так как полностью покрыт ряской, будто зеленый луг. Во всей его зелени обнаруживаю лишь единственное открытое место, в котором отражается небо. И это место сверкает так, словно подает мне какой-то сигнал.

Поворачиваю голову по сторонам, осматривая время от времени, также и небо до самого зе-нита. Я – как зритель в научно-популярном фильме – удивляюсь этому ландшафту больше, чем если бы на самом деле находился в нем. Остаюсь в странном дистанцировании ко всему, что вижу. Объяснение, которое я представил себе, становится бесполезным. Мое раздражающее состояние полузабытья прекращается.

Что за дурь! говорю себе. Я должен заставить себя не позволять таким мыслям ослабить мою бдительность в этой поездке...

Чрезмерно раздраженные нервы? Не удивительно! Видит Бог, мне не удалось сомкнуть глаз прошлой ночью. А о предыдущих ночах вообще речь не идет. Черт его знает, когда я смогу по-настоящему выспаться. Когда и где...

Я даже не знаю, где мы найдем сегодня ночью квартиру, чтобы переночевать. Не имею ни малейшего представления, докуда мы сможем доехать.

Niort! Ну, слава Богу! Мы прошли первые 60 километров. В любом случае, это лучше, чем ничего. На мачте до-рожного указателя вижу деревянную доску: «Полевая комендатура», и думаю: никуда иначе, как только туда! Здесь, вероятно, узнаю, где стоят янки, и по каким дорогам нам лучше всего двигаться дальше. А если очень повезет, то разживусь и атласом дорог для нас. А потому стучу прикладом по крыше кабины и объясняю Бартлю, куда нам ехать... Фельдкомендатура располагается в бывшей гимназии. Спустя некоторое время уже подъезжаем к ней.

- Ждите здесь, – говорю Бартлю, когда слезаю с моего поста наблюдения.

- Будет исполнено, господин обер-лейтенант!

На этот раз, за эту свою фразу Бартль удостаивается от меня лишь ядовитого взгляда. Начальник фельдкомендатуры, узнаю от часового, стоящего перед свеже раскрашенной буд-кой, офицер в звании гауптмана.

Уже на лестнице в нос бьет знакомый резкий запах Eau de Javel. Прикрытые стекла, покрытые мастикой классные доски, настенные фрески «La France et Outre Mer» – спертый школьный воздух. Шаги отзываются на каменном полу многократным эхом. В моем воинственном одеянии, с автоматом наперевес, чувствую себя неуютно: Надо было оставить автомат в «ковчеге».

Фельдфебель – ординарец широко раскрывает глаза, когда видит меня вошедшего в кабинет. Но я тоже удивлен: Я словно проник в мир художника-баталиста Антона фон Вернера – в его декорацию к войне Семидесятых . Даже вижу заголовок: «Штаб-квартира в занятой немецкими солдатами Французской гимназии». Эта комната с ее кессонным потолком и старой, покрытой темным лаком мебелью, могла бы находиться одинаково, что в ратуше городка Sedan , что в деревушке Vionville .