Кристиан Камерон - Тиран

В облаке пыли Киний отыскал Филиппа Контоса. Лошадь встала на дыбы, великолепный плащ отлетел, Киний узнал всадника и окликнул. Контос тоже узнал его; в грохоте доспехов, под топот лошадей они сошлись грудь к груди. Контос не уступал Кинию, отвечая ударом на удар, их кони кусали друг друга, жеребец врага-полководца был лучше, чем у Киния, но Контосу не повезло, самый слабый удар Киния достиг цели, и пальцы руки, державшей меч, вдруг осыпались, как ветки под ударом топора. Противник упал на спину лошади, а с нее на землю. Киний объехал вокруг него: ему нужна была лошадь Филиппа и его копье. Контос держал в руке узду, ярость боя схлынула, он смотрел на Киния, но прежде чем Кинию пришла в голову мысль о милосердии, Ателий заколол Филиппа.

Киний развернул коня и осмотрелся. Впереди Кен, спешившись, собирал копья, Ситалк приканчивал своего противника. Ателий проехал рядом, стреляя излука; каждый раз, накладывая стрелу на тетиву, он поднимал лошадь на дыбы, чтобы быть выше, и после каждого его выстрела пустело еще одно седло. Пока Киний трогал с места своего коня, Диодор схватился с военачальником, ударил тяжелым копьем, но копье фессалийца попало ему в нагрудник и сбросило с лошади. Киний вонзил пятки и колени в бока лошади, и та полетела над землей. Мелькнул меч Киния, разрубил глаза и нос фессалийца; кто-то ударил Киния по шлему, он не глядя тоже ударил назад, обернулся и увидел, как Ателий поднял на дыбы коня, чтобы выстрелить и не позволить противнику нанести второй удар. Меч Киния рассек нападающему бедро, а в прорезь его бронзового шлема прошла стрела Ателия; Киний схватил Диодора за руку и посадил за собой, а Ателий продолжал стрелять по сражающимся.

Я больше не полководец, подумал Киний. Он увидел лошадь Контоса, скачущую без всадника, поехал к ней, но Ателий опередил его с арканом. Диодор соскочил с коня Киния и сел на чужого.

— Аполлон, да он гигант! — воскликнул он.

Они были почти одни — в минуте от битвы, которая передвинулась к югу. Земля высохла, и пыль поднималась быстрее — знакомая пыль, которая сопровождает любую битву. Ничего не видно на расстоянии броска копья — даже еще ближе, люди движутся в пыли, как призраки.

Киний перевел дух, осмотрелся, нажал пятками на бока коня, и понес его вперед. Киний успел обрадоваться этому и снова оказался в центре безумия.

Что-то изменилось. Шум стал иным, а вся масса сражающихся переместилась на запад, как океанское течение. Киний поскакал туда. Несколько ударов, и его клинок вонзился в кость руки противника, застрял там, и меч остался в ране. Времени на сожаления не было — у Киния еще оставались кинжал и плеть; он использовал то и другое, тесня очередного противника, стегнул сакской плетью по лицу и добил кинжалом, сжимая коленями бока лошади, чтобы не упасть.

Что-то попало ему в бедро — вспышка боли, ничего больше; копье между его ногой и боком лошади. Он ухватился за это копье, вытащил из ремня подпруги и упал на землю: подпруга разорвалась.

Он не почувствовал удара, который сбил его.

Вокруг конские копыта, хрип, пронзительное ржание, а он не может встать — не слушается правая нога. Пыль во рту, она забила горло, лошадь наступила на него и перешагнула, не испытав своей тяжестью прочность его нагрудника, а он все еще не может дышать — повсюду пыль, и копыта, и копья.

— Киний! — закричал Кен. Он обеими руками вращал копье, действуя им как фракийским мечом, расчищая пространство вокруг командира, и тут же Ситалк нацелился копьем и с силой метнул его, убил человека справа от Киния, потом сбросил с лошади другого, провел лошадь мимо Киния, Кен схватил того за одну руку, Никий — за другую, и подняли.

Ателий держал еще одну лошадь. Он улыбнулся, его лицо — маска из грязи, глаза горят. Где-то за ним послышались крики «Аполлон!», и Ателий сунул руку в свой горит и достал очередную стрелу.

Правое бедро Киния в огне, нога не повинуется ему. Он может лишь стоять на спине своей новой лошади — садиться больно, и не может сжать колени. Он посмотрел направо и налево — и ничего не увидел, кроме облака пыли и людских теней, но справа от него звучал пеан Аполлону, и он слышал, как движутся вперед ольвийские гоплиты. И не видя, он понимал, что происходит: невидимые в пыли македонские ветераны отступают.

Где-то в пыли на поле боя наконец появился царь. Ничто иное не могло объяснить такой поворот.

Они победили. Киний знал это ощущение, пережитое во сне, — уверенность в победе.

Он посмотрел на своих друзей и, ни слова не говоря, снова окунулся в пыль; несмотря на рану, он чувствовал в себе силы бога, чувствовал демона, который в огне битвы поднимает человека выше его возможностей. Он был уверен, что это его последние мгновения, и намерен был до конца скакать на коне судьбы. Он следовал за Ситалком, который оставлял за собой полосу мертвых. Впереди, в облаке, враг. Впереди — там — друзья.

И Страянка.

Слышались хрипы, крики, ржали кони, но мелодия изменилась — на поле битвы звучала победная песнь греков и крики отступающих македонцев, а со стороны брода неслись приветственные клики.

— Аполлон! — опять слева.

— Афина! — Кен справа.

Македонское войско гибло.

У Киния копье слишком длинное и тяжелое, одни боги знают, откуда оно у него; он ударил им македонца в лицо, тот упал, утащив с собой копье, и конь Киния оказался рядом с изуродованным телом Кам Бакки — золото и грязь смешались под копытами — еще один красный плащ, Ситалк сбил его с седла — пыль поднимается быстрее, или солнце светит ярче — у упавшего красного плаща в руке штандарт с конским хвостом. Киний ударил его, ударил снова, бил плетью, кричал в искаженное страхом лицо: воинский клич. Ситалк схватил штандарт, вдвоем они убили этого человека, и Ситалк высоко поднял штандарт. Послышались сакские голоса, бодрые и теперь гораздо ближе.

Еще македонцы — откуда они взялись? Голова Киния дернулась — что-то сильно ударило по ней, он не видел что, но он держался, его плеть поднималась и опускалась, и вдруг свобода, он точно корабль, снявшийся с якоря, и в руках у него узда, и конь снова послушен. Киний махнул плетью. Собственная рука показалась ему деревянным обрубком; плеть стегнула врага по шлему. И как только Киний вновь замахнулся, он увидел…

…Ситалк сбил македонца с лошади, но тот ударил его в бок; удар пришелся в нагрудник, Ситалк рухнул, исчез в пыли — и штандарт снова упал…

…Киний оказался с глазу на глаз с Зоприоном. Это не удивило его: Зоприон и должен быть здесь, в самой гуще битвы. Киний успел увидеть в глазах Зоприона поражение — и гнев.

Киний стегнул его плетью, быстро, раз, другой; один удар попал в цель, плеть залетела под позолоченный шлем, хлестнула по глазу, но Зоприон разрубил хлыст. В руках Киния осталась только золотая рукоять — и никакого оружия. Киний наклонился вперед, и конь послушно ударил в бок более крупного коня. Его зубы впились глубоко, и жеребец ответил — но Киний левой рукой перехватил поднимающуюся руку Зоприона с мечом и прижал правой, используя силу противника и его сильную левую ногу, чтобы плотнее прижать к коню и стащить вниз; они оказались в пыли, а кони над ними кусались и лягались. Киний оказался сверху, бронзовые панцири столкнулись — у обоих дух вон. Киний обхватил Зоприона за шею — нос к носу, Зоприон дышит гнилью, как загноившаяся рана, а глаза у него как у раненого кабана.