Валерий Есенков - Восхождение. Кромвель

После непродолжительных закулисных переговоров Оливер был представлен папаше Бушье. На этот раз разборчивый отец нашёл жениха, достойного руки дочери, в порочной жизни молодой человек не был замечен, его добродетели были признаны безукоризненными, его состояние было хоть и не очень большим, однако вполне достаточным для того, чтобы горячо любимая дочь не нуждалась ни в чём. Двадцать второго августа 1620 года жених и невеста обвенчались в церкви святого Джайлса на Криппос-гейт, вблизи дома Бушье. Живя в Лондоне, часто бывая в домах богатых людей, Оливер так и не приобрёл ни расшитого бархатного камзола, ни плоёного воротника, ни перьев на шляпу, и торжество, по обычаю пуритан, было скромным. Вскоре молодожёны покинули Лондон, и Оливер возвратился в родной Гентингтон.

Он возвратился с женой. В старом тесноватом доме отца появились две женщины. Человек семейный, привязанный к доброй добродетельной матери, он спрашивал себя, как-то старая Элизабет уживётся с молодой и не станет ли молодая Элизабет относиться пренебрежительно к ней, почувствовав себя в доме хозяйкой. Одинаково воспитанные в строгом духе христианской морали, обе женщины легко и просто поладили. Такая же добродетельная и добрая, спокойная и уступчивая, деловитая и неболтливая, как и старая, молодая Элизабет взяла на себя все заботы и хлопоты о домашнем хозяйстве, а старая, рано поседевшая Элизабет без упрёков и возражений отошла в сторону и занялась воспитанием подрастающих дочерей в том же духе строгой христианской морали, в каком воспитала её в свою очередь добродетельная и добрая мать. Рождение внука, названного в память о дедушке Робертом, окончательно их примирило. Молодая Элизабет часто рожала, старая Элизабет принимала на руки нового внука или новую внучку, и чем больше разрасталась семья, тем она становилась дружней.

Оливер оказался необыкновенным отцом, был нежен с детьми, привязан к ним так, что готов был отдать им всё, что имел. Он оказался таким же верным и преданным мужем. Элизабет любила его той непритязательной кроткой любовью, от которой таяло и замирало его беспокойное сердце и сильные, не находившие выхода страсти рядом с ней утихали хотя бы на время. Глядя на заботливое, сосредоточенное лицо жены, отвечая на её быструю нечаянную полуулыбку, он с каждым годом чаще, уверенней думал о том, что нет у него на свете существа дороже и ближе милой Элизабет.

На самом деле этот счастливейший человек был глубоко несчастен и не находил себе места. Оливер с утра до вечера не покладал рук, бился как рыба об лёд, бывал на пастбище и на покосе, следил за каждым шагом наёмных рабочих, а дела шли вполовину хуже, чем у отца, и с каждым днём всё ухудшались. Конечно, наследство он получил небольшое: пахотный надел под зерно, пастбище не более десятины и лугов около двух десятин. Он выращивал хлеб, у него было дойное стадо и отара овец. Всё было как у отца, однако у отца в доме был прочный достаток, а у него концы едва сходились с концами, и, если принять во внимание, что семья беспрестанно росла, им грозила неприкрытая бедность.

Он старался и мог бы себя оправдать. Случались неурожайные годы; медленно, но неуклонно понижались цены на мясо, на хлеб, англичан с внешних рынков всюду вытесняли испанцы, голландцы, французы, с победой Католической лиги были потеряны и восточные рынки, правительство короля запретило вывозить необработанное сукно, надеясь высоким качеством вернуть стране рынки, однако деревенские прядильщики и ткачи в своём мастерстве далеко отставали от европейцев, к тому же они не имели красителей, которые европейцы, в особенности испанцы, везли из колоний, производство сукна сразу упало, спрос на шерсть сократился, у многих, не у него одного, доходы катились стремительно вниз. Отец не ограничивался своим скромным владением. Имея большие доходы, он арендовал соседские и общинные земли и благодаря этому упрочивал своё состояние. Оливер зарабатывал мало, аренды ему были не по карману.

Это было зловещее указание, ибо избран лишь тот, кто успешен в делах. Оливер впал в беспокойство. Он мало ел, мало спал, много думал, разъезжая верхом по делам и ночами, когда вдруг просыпался и нередко уже не в состоянии был уснуть до утра. Тогда он тупо глядел в немой, невидимый потолок и с раздражением слушал ровное дыхание Элизабет. От непривычки и несклонности к размышлению его мысли разбегались и своей неопределённостью ещё больше пугали. Будущее представлялось глухим и бездомным. Вновь единственным выходом представлялось переселение на американские обильные вольные земли, со своими законами, с истинной верой, которую там никто не стеснял. Оливер верил, что там, на просторе, не стеснённый никем, он развернётся, покажет себя, преуспеет в делах, оправдает себя перед Господом, однако препятствия возникали и тут. Эти препятствия едва ли можно было преодолеть. Как он выяснил, слоняясь по лондонским портовым тавернам, место на корабле стоило дорого, а ему надо бы было купить десять мест, если согласятся ехать незамужние сёстры и матушка, ещё больше денег требовалось на обзаведение в новых, незнакомых, почти безлюдных местах, под вечной угрозой нападения строптивых индейцев. Где ему взять столько денег? Даже если продать землю и дом, едва ли наберётся и половина нужной суммы.

Не видя проку в собственных размышлениях, он всё чаще отлучался из дома. Верхом на верном коне колесил по грязным осенним и зимним дорогам, укрываясь под тяжёлым плащом с капюшоном от непрестанных, тягучих, моросящих дождей, навещал приятелей, вместе с которыми в Сидни-Сассекс-колледже гонял мяч и слушал проповеди Сэмюэля Уорда. Знакомые были владельцами таких же крохотных пастбищ, покосов и пашен и, проводя дни в неустанных трудах, тоже бились как рыба об лёд. Они радовались его появлению, друзья подолгу сидели за столом, пили пиво, вспоминали весёлые времена ранней юности и толковали об урожаях, овцах и ценах, и, с кем бы он ни встречался, выходило всегда, что дела идут плохо, что суровая бедность стучится в окно, что нечем становится жить и никому не известно, что предпринять.

Несколько раз побывал в Хинчинбруке. Дядя всё так же шутил и кутил, но его толстое лицо пожелтело и взгляд с каждым годом становился печальней. Пышный замок ветшал, Хинчинбрук разорялся, сэр Оливер жил в долг, лавина долговых расписок и закладных всё нарастала и нарастала и готовилась его раздавить.

Оливер пробовал искать спасения в Лондоне, но только больше запутывался и мрачнел. Рыцарь Бушье, его тесть, торговец мехами, жаловался на трудные времена. Шведы, голландцы, французы хозяйничали на северном торговом пути и на Балтике, их пираты грабили английские корабли, драгоценные меха из Московии поступали всё реже и становились дороже, а у лордов и кавалеров, главных его покупателей, денег становилось всё меньше. Только те сколачивали громадные состояния, кто содержал пиратов и снаряжал их корабли или занимался контрабандной торговлей, особенно солью, которая становилась ценнее мехов. По мнению тестя, Англии была необходима сильная и умная власть, чтобы на рынках, на всех торговых путях защищать её интересы либо выгодными союзами, либо силой оружия, а король Яков, похоже, трус и круглый дурак.