Валерий Есенков - Восхождение. Кромвель

Своё громадное состояние Ричард оставил, как полагается, сыну Генриху, а вместе с состоянием передал ему и дурные привычки расточительства и пустого препровождения времени, привычки, противные истинной вере. В наследственном поместье Хинчинбрук, бывшем католическом приорате, Генрих Кромвель построил роскошный замок, точно его предки не были простыми суконщиками, украсил его французскими гобеленами, картинами и вазами итальянских мастеров, женился опять-таки на дочери лондонского мэра, зажил барином, принимал у себя сотни гостей, стал верным прихожанином королевской англиканской церкви и благоговел перед королевой Елизаветой. Его благоговение было столь велико, он так громко распространялся о своём преклонении перед ней, что однажды Елизавета посетила его замок на зелёных берегах тихого илистого мутноватого Уза и под радостные клики гостей и придворных произвела своего почитателя в баронеты. С той поры сэра Генриха вся округа именовала Золотым рыцарем. Впрочем, его отличало не одно расточительство и наклонность к пустым развлечениям. В разное время его избирали членом парламента и шерифом сначала Гентингтона, а позднее и Кембриджа, и баронет послужил на общественном поприще с пользой для своих избирателей, что в своих рассказах особенно подчёркивал Роберт, его младший сын.

Счастливый отец, сэр Генрих вырастил шесть сыновей и пять дочерей. Замок Хинчинбрук на берегах Уза и громадные земли, как и подобает для сохранения родового богатства, получил старший сын Оливер, остатки поделили между собой младшие сыновья, дочери получили приданое. Как младшему сыну, Роберту из богатейших владений отца досталось очень немного, но он считал такое положение вещей справедливым и был доволен своей долей, повторяя своему сыну, что не наследство, а собственный труд и приумножение определяют истинное достоинство человека. Своего брата Оливера Роберт не любил, даже несколько презирал, но не оттого, что завидовал замкам, аббатствам и приоратам. Зависть — считал младший брат — один из тяжких и грязных грехов, несовместимых с истинной верой. Он осуждал безумное расточительство старшего брата, который не приумножал, а транжирил полученное наследство. Роскошные пиры, казалось, никогда не прекращались в Хинчинбруке, и если нынче заканчивался один, то назавтра начинался другой. Охота на кроликов сменялась охотой на лис. Бешеные кони охотников вытаптывали луга и пашни, принадлежавшие арендаторам и свободным крестьянам, нанося им без смысла, без цели непоправимый ущерб. Гремели праздники. Затевались турниры. Французское вино лилось рекой. Сэр Оливер веселился и разорялся, проматывал отцовское состояние. Читая Библию, Роберт частенько упоминал его имя в своих толкованиях, но не брата винил, а королевскую англиканскую церковь, которая, оставаясь наполовину папистской, своими роскошествами вводила в грех прихожан.

Однажды прискакал гонец и подал пакет. Сэр Оливер извещал своего старшего брата, что Яков Стюарт проездом из Шотландии в Лондон, где ему предстояло занять английский королевский престол, благосклонно согласился завернуть в Хинчинбрук и отдохнуть в его скромном замке несколько дней. По этому случаю готовятся грандиозные празднества. Разделить с ним высокую честь приветствовать столь необычного гостя сэр Оливер приглашает всех родных, друзей и соседей. Разумеется, и брата Роберта вместе с семьёй. Прибытие короля должно состояться двадцать седьмого апреля 1603 года.

Роберт ответил отказом: праздников он не любил, и его не приводила в восторг возможность лицезреть короля, по его мнению, тирана. Тихим весенним вечером следующего дня в его скромный каменный дом в два этажа пожаловал сам сэр Оливер, его сопровождали вооружённые слуги. Роберт и домочадцы мирно ужинали за общим столом. Старший брат тихо вошёл, промолвил приветствие, присел на край скамьи по правую руку от хозяина и негромко сказал:

— Тебе надо приехать. Это король.

Роберт поднял глаза. Тотчас на дальнем конце стола бесшумно поднялся мальчик-слуга, и перед сэром Кромвелем появилась оловянная тарелка, вилка и нож, а на тарелке ломоть хлеба и кусок варёной говядины. Продолжая ужинать, Роберт сказал:

— Угощайся. Зачем мне король? От короля я жду только беды.

— Какие же беды?

— Он сын папистки, Марии Стюарт.

— Он воспитан Ноксом и Бьюкененом, они приверженцы твоей истинной веры.

— Елизавета была протестанткой. Она казнила королеву Марию только за то, что у неё было больше прав на английский престол, чем у дочери Анны Болейн. Сын отомстит. Он не может не отомстить.

— Я оттого и зову тебя в Хинчинбрук. Увидев его, ты убедишься, что впал в заблуждение.

Роберт с сомнением покачал головой, отодвинул тарелку с обглоданными костями, сделал большой глоток пива и твёрдо сказал:

— Хорошо.

Младший брат сдержал слово: он отправился в Хинчинбрук всей семьёй. Роскошь Хинчинбрука вызывала у него отвращение. И замок, и конюшни, и псарни, и амбары, и склады, и площадка перед замком, и старинный монастырский разросшийся парк были приведены в образцовый порядок. Сигнальщики были расставлены по дороге на Лестер за несколько миль. Разодетые гости на дорогих скакунах толпились у въезда в усадьбу, готовясь выехать навстречу королевскому поезду. Между ними сновали не менее разодетые слуги. Впереди всех красовался сэр Оливер в модном камзоле зелёного бархата с высоким белым плоёным воротником, какие во всей Европе носят только паписты, в плаще белого бархата, в память о Ричарде Кромвеле, первом владельце бывшего приората.

Наконец прискакал сигнальщик на взмыленной лошади: едет! В тот же миг расфранчённые гости нестройной ватагой, победно крича и настёгивая плетьми дорогих скакунов, сорвались с места и скрылись из глаз. Они возвратились спустя полчаса, сопровождая раззолоченную карету на высоких рессорах, молчаливые, с торжественным выражением на раскрасневшихся лицах. Карета сделала круг и остановилась. Лакей в голубом кафтане и белых чулках распахнул дверцу и откинул ступень. Из кареты с трудом выбрался маленький человек, узкогрудый, тщедушный, с большой головой и лысеющим лбом, на кривых тоненьких ножках, удлинённых высокими красными каблуками, скорее сын молодого Дарнлея, чем Марии Стюарт, красивой и сильной, неутомимой наездницы, воинственной королевы Шотландии. С почтением, задерживая дыхание, маленького человека на кривых тоненьких ножках под руки отвели в покои, отведённые для него, обставленные с роскошью французского двора, где маленький человек на кривых тоненьких ножках мог переодеться и отдохнуть.

И грянули торжества. Они открылись турниром. Местные рыцари с тяжеловесным мастерством сельских хозяев смело разили друг друга тупыми длинными копьями, по счастью, никого не убив. Во время королевской охоты добрая сотня всадников под рёв труб и криков загонщиков затравила оленя, и последний удар, соскочив с коня, нанёс широким кинжалом король. Оленя ободрали, зажарили на вертеле и подали к обеденному столу. Прощальный обед начался в полдень великолепным шествием всех присутствующих, разбитых на пары, и продолжался до позднего вечера. Музыканты играли. Местные актёры представили комедию. Французские вина подавались без счета. Вино ударило в голову. Король стал говорить: